Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Крошечная приемная была пуста. Гай поднялся на второй этаж. Двери лифта открылись, и он увидел Фрэн Уолкер, сидевшую за маленьким столом. Тускло горела настольная лампа, и когда Фрэн подняла голову, ее лицо оказалось в тени.

— Да, доктор? — Голос был холодный, почти враждебный.

— Как Лэрри?

— Все еще без сознания.

— Он приходил сегодня в себя? Когда у него была миссис Макфай, он был в сознании?

— Я заступила на дежурство только в одиннадцать.

— Были другие посетители?

— Мистер Макфай.

— Лэрри был без сознания?

— Да.

— Спасибо. — Он избегал смотреть ей в глаза, полные укора. Послушав шорохи старого дома, он повернулся и зашагал по коридору к палате Лэрри. Ботинки его скрипели по резиновому покрытию. Во рту было сухо от выпитого спиртного.

Лэрри лежал не шевелясь — настоящий труп, если не считать слабо бьющегося сердца да хриплого дыхания. Гай включил тусклый ночник, сел на жесткий металлический стул, поставил у кровати свой черный чемоданчик и посмотрел на мертвенно-бледное лицо Лэрри. Так он сидел долго и думал о летящих утках, о долгих морских прогулках под парусами, о щуке, которую они однажды поймали, — в этих краях раньше только трижды видели подобную громадину. Потом перевел взгляд на мигающий свет на мысе Кивера и вспомнил тот безумный заплыв, когда он спас Лэрри жизнь. Он увидел небо, покрытое облаками, и подумал, что собирается шторм. Снова задумчиво посмотрел на застывшее, бледное лицо и заговорил тихим хриплым голосом.

— Лэрри… Послушай, Лэрри, у нее будет ребенок, Лэрри. Пожалуйста, постарайся понять. Это не твой ребенок. Но это не значит, что она перестала тебя любить. Она — женщина, Лэрри. Ты понимаешь это. Прекрасная женщина, очень храбрая и очень добрая, которая тебя очень любит и скорее убила бы себя, чем сделала бы тебе больно. Я знаю, что она согрешила… Мы оба грешны перед тобой. В определенном смысле ей это было даже необходимо. Может, это звучит дико, но это правда. Я знаю, что тебе больно все это слышать. Но она погибает, Лэрри. И она хочет этого ребенка, которого она сможет любить так же сильно, как всегда любила тебя. Она не любит никого, кроме тебя… Меня она тоже не любит… Ей просто нужен ребенок… ее ребенок… Пожалуйста, не переживай, Лэрри. Пойми и позволь жить Мар и ее ребенку. Я знаю, что ты так бы и поступил, если бы только мог. Если бы ты мог… если бы ты мог… если бы ты мог… — Он повторял эти слова снова и снова, потом, наконец, встал, спотыкающейся походкой вышел в коридор и направился к столу дежурной медсестры. Так никого не было. Но голос Фрэн доносился из открытой двери одной из комнат в глубине коридора. Через минуту она появилась и быстро подошла к телефону. Подняла трубку и попросила доктора Боллза из Харпсуэлла.

— Миссис Роскоу, — сказала она в трубку. — Схватки начались пятнадцать минут назад, она в совершенной панике. Хорошо, доктор. Поняла. — Она повесила трубку, повернулась и открыто взглянула в лицо Гаю, стоявшему у лифта. — Я должна позвать акушерку. Скоро начнутся роды.

— Я помогу. — Голос его был такой хриплый, что он сам удивился.

— Это же пациентка доктора Боллза. Он сейчас в Харпсуэлле, но уже выехал сюда.

— Я хотел сказать, что позову акушерку. — Он замолчал, прислушиваясь к первым стонам роженицы в глубине коридора. — Тебе лучше пойти туда и оставаться с ней до прихода доктора Боллза.

— Почему? — Она посмотрела на него с удивлением. — Почему ты должен беспокоиться насчет акушерки?

— Не знаю. Я… — Он и впрямь не знал. Не понимал, с какой стати предложил свою помощь.

— Так, — сказал он и тяжело опустился на деревянный стул, поставив на пол рядом с собой свой черный чемоданчик. Фрэн пристально посмотрела на него, пожала плечами и, взяв из ящика стола ключ, быстро пошла в подсобное помещение. Через минуту вернулась с марлевой маской и маленькой бутылочкой эфира. Она положила ключ на стол, потом передумала и бросила его в передний ящичек стола. Она была совсем близко от него, и когда наклонилась, то в разрезе белого накрахмаленного халата он увидел нежную ложбинку между ее грудями. Она, замерев, некоторое время смотрела на него. Потом резко выпрямилась. Лицо ее было каменным, со сверкающими углями глаз.

— Это была шутка, понятно?… Та ночь в машине.

— Фрэн…

— А эти фотографии, которые ты сжег. Бьюсь об заклад, ты вволю натешился, рассматривая их. — Она засмеялась, резко повернулась и направилась в комнату, где стонала женщина.

Гай облизнул пересохшие губы, посмотрел на лежащий на столе зеленый регистрационный журнал и подумал, что хочет пить. Казалось, он мог бы выпить галлон ледяной воды. Он прислушался к громким стонам беременной женщины — это были уже не ее стоны, а крики диких уток из далекого прошлого, стоны Лэрри и стоны Мар, страдающей оттого, что не родился ее ребенок, оплакивающей своего ребенка и свою загубленную жизнь и громко взывающей к Господу, умоляя Его сделать что-нибудь, что-нибудь, хоть что-нибудь! Он закрыл уши руками. Но громкие стоны продолжались — теперь стонала его душа. Он стал смотреть на зеленый журнал, потом его внимание привлек неплотно задвинутый ящичек стола с золотистым в свете настольной лампы ключом от подсобки.

— Если бы ты мог, — пробормотал он. — Если бы ты мог, Лэрри, если бы ты мог…

Он коснулся ключа негнущимися пальцами, схватил его, вскочил на ноги, споткнулся о свой черный чемоданчик, помедлил, потом открыл его, вынул шприц и, осторожно держа его перед собой, медленно пошел по коридору. Он миновал комнату, где у постели стонущей женщины сидела Фрэн, дошел до подсобки, сунул ключ в замочную скважину и открыл дверь. Он двигался неслышно, не отдавая себе отчета, думая лишь о том, что морфий где-то здесь, на второй полке: в таблетках и в растворе. Он дотронулся до склянки, отдернул руку и продолжал искать дальше, пока не нащупал бутылочку с жидким морфием. Он взял ее с полки И какое-то время смотрел на резиновую пробку, потом стал проталкивать через нее иглу шприца. Вспомнил вдруг, что не простерилизовал инструмент. Поставив склянку на стол, тщательно протер иглу смоченной в спирте ватой. Использование нестерилизованной иглы чревато последствиями, подумал он.

Стерильная игла легко прошла сквозь резину. Когда шприц наполнился морфием, Гай вынул иглу, положил склянку в карман и вышел из подсобки. Он запер за собой дверь, снова миновал комнату, где кричала женщина, теперь уже периодически замолкая, вернулся к столу и положил ключ на прежнее место.

Потом он позвонил в общежитие медсестер.

— Это доктор Монфорд. Мисс Уолкер занимается роженицей, поэтому срочно требуется дежурная медсестра.

Повесив трубку, направился в комнату Лэрри. Шприц он осторожно держал перед собой, выставив его вперед, как оружие. Он не смотрел на него. Он вообще ничего не видел, кроме белой ширмы, белой постели и мертвенно бледной руки Лэрри. «Это не больно, — сказал он. — Это не больно, Лэрри. Вспомни, как я учил тебя спортивной стрельбе. Только «влет». Ты тонешь, Лэрри, а я… я снова спасаю тебя. Я спасаю тебя…» К горлу у него подкатил комок. Он взглянул на иглу, светящуюся в темноте, провел языком по сухим губам, постарался расслабить непослушную руку, потом воткнул иглу в тело, впрыснул морфий, выпрямился и, выйдя в коридор, направился к столу дежурной медсестры, машинально сжимая в руке пустой шприц. Он сунул его в карман, когда увидел доктора Боллза и Иду Приммер, выходивших из лифта.