Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

В коридоре показался Гай и доктор Келси. Старый врач обнимал Гая за плечи. Он разговаривал с ним доброжелательно, тихим голосом. Фрэн держала в одной руке список лекарств, а в другой наготове шариковую ручку. Она колебалась, глядя на двух мужчин, остановившихся у лифта. Гай медленно повернул голову в ее сторону. Лицо у него было какое-то опустошенное. Она испытующе посмотрела в его настороженные глаза, затем очень медленно отвела взгляд, сделала запись в книге, положила ее обратно на полку, вышла и заперла дверь.

Подошел лифт. Она попрощалась со старой сиделкой, зашла в лифт и молча встала между Гаем и доктором Келси. Выходя, Гай пробормотал: «Нет, я скажу им сам». А доктор Келси сказал:

— Держи себя в руках, Гай. Свидетельство о смерти я сейчас выпишу.

Фрэн вышла на улицу через боковую дверь и пошла к стоянке машин. Она слышала, как сзади под ногами у Гая хрустел гравий. Когда шаги затихли, она вернулась, подошла к его машине, окно которой было открыто, и сказала тихо: «Прости меня».

— За что, Фрэн?

— За мое вчерашнее поведение.

— Забудем об этом.

— И Лэрри жаль.

— Спасибо тебе, Фрэн.

— Гай… — Ей хотелось закричать. — Гай… Гай… Гай! — Все слова вылетели у нее из головы. Она нервно засмеялась и сказала: — Между прочим, Паркер сегодня выписывается, а это уже кое-что… кое-что.

Она вдруг замолчала, повернулась и быстро зашагала к общежитию медсестер. Она чувствовала, что он смотрит ей вслед, и мотор затарахтел только тогда, когда она уже вошла в дом и села на кушетку, рассеянно думая о своем почетном знаке из зеленого фетра и о самой большой своей лжи.

Раненая лошадь, малыш в пыли и выстрел из револьвера, сделанный Гаем, — все это ей перестало сниться. Зато теперь в коротких лихорадочных снах ей грезились медсестра с толстыми ногами, забытые шпоры Поля Ривера, обед в китайском ресторане, тихий смех, нежные прикосновения рук и какая-то большая черная дыра, в которую она иногда проваливалась и летела в бездонную, все сгущающуюся темноту.

Она схватилась за края кровати — в черной дыре что-то зашевелилось. Зашуршали по гравию шины, хлопнула дверца автомобиля, послышался звук шагов, замерший на газоне, потом она услышала, как кто-то осторожно поднимается по ступенькам крыльца. В дверь трижды очень тихо постучали. Проснулся и жалобно закричал Питер.

Она села на постели. Близился рассвет. Было только двадцать минут восьмого. Еще не привозил молоко Белкнап и не разносили газеты. Накинув халат, она вышла в коридор и увидела через стеклянные боковые панели двери силуэт Гая. Он стоял точно так же, как в ту далекую ночь, и она, как тогда, спустилась по лестнице, скользя одной рукой по перилам, а другой придерживая полу того же самого халата из набивной ткани, и черные ее волосы были рассыпаны по плечам.

Она открыла дверь и увидела лицо, похожее на маску. Какой он неприкаянный и усталый, подумала она. В руках Гай держал саквояж.

— Ты забыла его в машине, — сказал он.

— В машине?

— Вчера, когда я привез тебя из Фалмаута.

— Ты мог бы отдать его позже. — Она распахнула дверь, и он вошел, поставил чемодан у лестницы и направился в гостиную. Она шла за ним, плотнее запахивая халат, хотя сейчас в это не было необходимости: руки, которые ласкали ее, исчезли, а на их месте образовалась черная, бездонная дыра.

— Что-то с Лэрри, — сказала она, наконец.

— Да.

— Кофе будешь?

— Если тебе не трудно.

Она пошла на кухню и приготовила быстрорастворимый кофе. Миссис О’Хара в ночном чепце выглянула из своей комнаты, расположенной рядом с кухней. «Все в порядке», — сказала ей Мар, и голова мгновенно исчезла. Мар услышала, как прокричал какой-то вздор Питер, как беспокойно заходил Гай по широким доскам пола в гостиной. Потом, когда она подала ему кофе, Гай вдруг посмотрел на нее и сказал: «Он умер сегодня ночью, прости меня, но я рад этому, я люблю тебя, Мар». Он произнес это на одном дыхании.

В морозном сумраке раннего утра застыли силуэты деревьев. Она посмотрела на деревья, потом перевела взгляд на дрожащие руки Гая, которые держали розовую фарфоровую чашку. «Он так ничего и не узнал, — сказала она, наконец. — Вчера вечером он был без сознания, поэтому я и не рассказала ему».

— Мар… Мар… Мар…

Она видела безумную боль в его глазах и чувствовала, как обливается слезами его душа, и ей тоже хотелось плакать, но она не могла, потому что не могла еще поверить в то, что бесконечному умиранию этих долгих месяцев пришел конец. «Господи! — хриплым шепотом сказала она. — Ты услышал наши молитвы».

— Перестань, Мар.

Она закурила сигарету и услышала шаги в коридоре на втором этаже. Гай тоже услышал их и крепко зажмурился, потом снова открыл глаза и изо всех сил постарался взять себя в руки. Заскрипела лестница, и минуту спустя в дверях показался Сэм. Его редкие волосы были всклокочены, на щеках темнела щетина, руки беспокойно теребили пояс черного халата. Он, мигая, смотрел на них в тусклом утреннем свете. «Гай, — сказал он. — Какого черта!» Мар увидела, что у него дрожали губы, и услышала, как он сказал: «Да, да… я понимаю… Да, да».

— Мне очень жаль, — сказал Гай.

— Когда?

— Несколько часов назад. Мне очень жаль.

— Ну да, еще бы.

— Я могу дать тебе успокоительное, Сэм.

— От тебя мне ничего не нужно.

Гай облизнул пересохшие губы. Он встал, дотронулся до плеча Сэма и пошел к выходу. Мар последовала за ним. В дверях Гай обернулся и посмотрел ей в лицо. Он хотел что-то сказать, потянулся к ней, но сразу же, словно обжегшись, отдернул руку. Ей хотелось прижаться к нему и заплакать. Хотелось услышать от него слова утешения и самой сказать что-нибудь утешительное, но это было невозможно и не только из-за Сэма, но и потому, что здесь незримо присутствовала смерть, встретившись с которой каждый человек чувствует трепет и бесконечное одиночество.

— Я все сделаю, что смогу, — сказал Гай. — Но кто-то… но ты должна распорядиться.

— Я понимаю.

— Позвони в похоронное бюро. Мистер Худ все устроит. Кроме того, надо связаться с доктором Треливеном.

— Да.

— Ну, я пойду?

— Да. — Она заглянула в красные больные глаза Гая и осторожно дотронулась до рукава его твидового пиджака. Он повернулся и исчез за дверью.

В гостиной Сэм готовил себе выпивку. Впрочем, она была уверена, что сегодня он не напьется. Просто ему надо чем-то заняться, а это самое привычное для него дело. Виски только снимет напряжение да напомнит ему, что когда-нибудь, вот в такое же раннее утро, и он сможет избавиться от кошмара собственной жизни.

Питер прокричал свое: «Черт побери!»

Сэм набросился на него: «Замолчи сейчас же!»

— Сэм, — умоляюще начала она, и тогда Сэм, крепко сжимая в руке бокал, повернулся и жестко сказал: