Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Доктор Треливен появился среди настоящей выставки цветов, опустошившей магазин Хилла, которому пришлось спешно заключить ряд убыточных сделок с цветочными магазинами Харпсуэлла и Гианниса. Священник возвышался торжественно и глубокомысленно над толпой прихожан. Дождавшись полной тишины, он начал короткую службу.

Гай смотрел, как поблескивают очки доктора Треливена. Он прислушался к словам: «…Известный молодой человек… спортсмен… благородный… храбрый… солдат… безвременно… горькая утрата для всех, кто его знал…» Гай подумал, что Джон Треливен не такой наивный, каким иногда кажется. Этот человек знал свое дело. Знал своих прихожан. Он понимал, что такое смерть и как относятся к ней люди в маленьких городках, знал, что они хотят услышать и во что они предпочитают верить. Он говорил старые, затертые, банальные слова, словно у него была картотека проповедей на случай смерти людей любого пола и возраста — стариков и старух, мужчин в расцвете сил и женщин среднего возраста, молодых мужчин и молодых женщин, детей и младенцев.

Да, доктора Треливена глупцом не назовешь.

— …его жена и отец, — говорил священник, и несколько голов слегка повернулось туда, где в первом ряду рядом с Сэмом сидела Мар, склонив голову. Ее черные волосы сливались с черной шляпой, только над воротником пальто белела полоска шеи. Гай посмотрел на эту белую полоску и опустил голову, потому что началась молитва. И как недавно он просил у Бога смерти для Лэрри, так теперь он страстно молился за жизнь Мар, но знал, как знал и тогда, что все зависит от него самого и Бог тут совершенно ни при чем.

А дождь все не прекращался. Лобовые стекла многих автомобилей покрылись изморозью, и прежде чем похоронная процессия смогла тронуться в путь, водителям пришлось счищать ледяную пленку руками в перчатках или пластиковыми скребками. Было в этом что-то будничное, даже, пожалуй, несколько неприличное, портившее торжественную церемонию.

Протестантское кладбище находилось всего в нескольких кварталах от церкви. Гай следовал на своей машине за машиной Мар и Сэма. Щелками «дворники», смывая ледяной дождь. Впереди неясно виднелась белая шея Мар, а через покрытое изморозью заднее стекло его собственной машины — включенные фары следовавших за ним автомобилей. Процессия представляла собой такое мрачное зрелище, что Гай искренне подумал: «Лэрри сейчас спокойнее и лучше, чем провожающим его в последний путь».

Хотя служитель кладбища в день похорон перекапывал землю вокруг могилы несколько раз, все-таки она снова успела замерзнуть, и доктору Треливену пришлось скрести ее ногтями, чтобы набрать более или менее приличную горсть.

«Плоть, прах, тлен;

в надежде воскреснуть для вечной жизни».

Ком мерзлой земли стукнулся о крышку гроба, и люди молча заплакали под своими черными зонтиками.

Зонтик Иды был достаточно большой, чтобы укрыть от дождя их обеих. Но Фрэн нравилось чувствовать на лице дождевые капли. Влага была холодной, она напоминала ей и фруктовое мороженое на палочке, и купания в гранитовом бассейне, и другие приятные вещи ее придуманного детства. Это отвлекало ее внимание от гроба и монотонного голоса священника, зловещих черных силуэтов деревьев и замерзших венков, и трогательных маленьких флажков на солдатских могилах, которые тоже застыли и даже не трепетали на ветру.

Потом неожиданно все кончилось.

— Ты промокнешь, — прошептала Ида.

Фрэн не ответила.

— Давай под мой зонтик.

Фрэн покачала головой. Растаявшая льдинка соскользнула с ее лба. Она увидела, как Сэм Макфай наклонился и дотронулся до камня рядом с могилой Лэрри. На нем была надпись: «Кора Макфай… Любимая жена… 1895–1921». Сэм провел рукой по надписи. Рука без перчатки дрожала на холодном камне. Сэм медленно распрямился и посмотрел на Гая Монфорда. Вся левая сторона его лица начала дергаться, и в плачущих глазах был страшный укор. Миссис Макфай коснулась его руки. Сэм отшатнулся и быстро пошел прочь мимо блестящих от дождя надгробий и маленьких неподвижных флажков. Лицо его продолжало жутко дергаться.

— Пойдем, — позвала Ида.

Фрэн изо всех сил старалась не смотреть на миссис Макфай. Но не могла отвести от нее взгляда. Глаза ее словно застыли под холодным дождем. Люди расходились. И только миссис Макфай не двигалась с места. Она была очень печальной и очень красивой. Медленно подняв глаза от свежей могилы, она взглянула в лицо Гаю Монфорду. Он подошел ближе, кивнул и коснулся ее руки, очень мягко, как врач, — впрочем, подумала Фрэн, в такой момент врач вел бы себя несколько иначе.

— Ну что, — сказала Ида. — Ты весь день собираешься здесь стоять?

Фрэн крепко зажмурила глаза, потом снова открыла их.

— Нет. Я уже иду.

Гай услышал ее голос. Он посмотрел на нее и слабо улыбнулся. И его глаза сказали ей все. Все — все до капельки — все было в этих глазах. О боже, каким глупым, наивным, сентиментальным ребенком она была!

Она повернулась и пошла вместе с Идой к больнице. Ида старалась прикрыть и ее своим зонтиком, но Фрэн по-прежнему предпочитала идти под дождем. Ида спросила:

— Ты видела миссис Макфай? Какое у нее милое грустное лицо.

Фрэн ответила:

— Да.

— Боже, представляю себе, что она должна чувствовать. Если бы мне пришлось вот так потерять мужа!

Фрэн промолчала.

— Поэтому, может быть, и хорошо, что я решила стать сестрой милосердия. Я хочу сказать, что одно время Гарри и слышать об этом не хотел. Но я без обиняков заявила, что моя профессия значит для меня гораздо больше, чем любой мужчина — кто бы он ни был. Я и теперь так думаю, поэтому как только у мужчин появляются серьезные намерения, я умываю руки, просто не хочу связываться. Конечно, с Гарри у нас дело зашло слишком далеко, а представь, если бы мы поженились и если бы он вдруг вот так же умер — такой же ужасной смертью…

— Да, — сказала Фрэн.

Они шли по мокрым тротуарам. Ида говорила о том, что ее поведение разбило сердце Гарри. Она говорила, что такое горе, должно быть, разбило сердце миссис Макфай. Только о своем сердце, разбитом Гарри в Рочстере, штат Нью-Йорк, Ида не сказала ничего, о сердце, разбившемся еще много раз во многих других местах незнакомыми мужчинами, никогда не приходящими на второе свидание.

Они добрались до больницы и прошли по обледенелому гравию к общежитию, куда когда-то заводили на ночь лошадей миссис Сайрис Миллз. Фрэн, не раздеваясь, села на кровать. Одна из сестер спросила:

— Доктор Келси был на похоронах? — Ида ответила: «Да», а старая толстая сиделка сказала: «Он вернется не раньше половины девятого».

Фрэн сняла платок со своих светлых волос и стряхнула с него растаявшие льдинки.

— Что с тобой? — спросила Ида.