Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

— Привет, заходи, — и Фрэн ответила: «Привет, Берт», — и поднялась в полутьме по ступенькам. Под желтым плащом на ней была надета твидовая юбка и розовый свитер. Она разделась, встряхнула мокрыми волосами и сказала:

— Вот, значит, где ты живешь, — и замолчала, оценивающе обводя глазами комнату.

— Будешь виски? — спросил Берт.

— Да.

Он пошел на кухню и приготовил виски для нее и себя. Когда он вернулся, держа бокалы в руках, Фрэн стояла у окна спиной к нему, слегка навалившись на подоконник, при этом ее бедра плавно округлились, а светлые волосы, отражаясь в темном стекле, отливали золотом.

— Пожалуйста, — сказал он, и она ответила:

— Спасибо.

Потом выпрямилась, взяла из его рук бокал и осторожно села на продавленный диван.

Он сел напротив нее на винтовой стул. Провел языком по пересохшим губам и увидел ее блестящие глаза, влажные губы и высокую твердую грудь под розовым свитером.

— Ну, Фрэн, — сказал он.

— Вот, значит, где ты живешь.

— Ты уже говорила это.

— Неужели?

— Что-нибудь случилось, Фрэн?

— Нет.

— Если ты хочешь поговорить со мной…

— С каких это пор, Берт, у тебя появилось желание разговаривать?

«Ей плохо, — подумал он. — Кто-то ее обидел». Он сказал:

— Ну, что ты, Фрэн…

— Так с каких пор?

— Если ты хочешь поговорить…

— Нет, давай лучше сразу займемся делом. — Она поставила на стол свой бокал и сняла свитер. Пробормотала что-то насчет розового платья с большим розовым бантом, затем сняла юбку, бюстгальтер и трусики, сбросила туфли и осталась в одних чулках. Быстро подошла к нему, опустилась перед ним на колени и все сделала сама так естественно и чудесно, что ему оставалось только слушаться ее, как слушается юный любовник свою первую женщину…

«На полу… прямо на полу» и «Какое у тебя прекрасное тело, Берт», и «Нет еще, Берт», и «Давай, Берт», и «Я помогу тебе, милый», и «Вот так, милый», — шептала Фрэн. Вдруг яростно царапнула ногтями его спину и неистово впилась зубами в его рот. Потом отпустила его и заплакала. Лежала лицом вниз на старом набивном коврике и плакала, и в тусклом свете тряслись ее обнаженные плечи, извивалось тело, дрожали ноги в чулках.

Берт попытался ее успокоить: «Фрэн… Фрэн…» «Ну что она так лежит», — подумал он, пошел в спальню, закрыл за собой дверь и оделся. Он был сейчас как выжатый лимон. Сидел на кровати и курил до тех пор, пока не услышал ее шаги по комнате. Подождал еще немного, чтобы она успела одеться, потом вернулся в гостиную и подлил ей виски, не поднимая на нее глаз.

— Прости меня, — пробормотала она, также отвернувшись от него.

— За что?

— Я использовала тебя. И чувствую себя виноватой.

— Ну что ты, мне было приятно. — Берт засмеялся, хотя он вовсе не шутил. Он налил себе еще виски, снова сел и подумал, что, наверное, он действительно ее любит, и когда-нибудь, когда они поженятся, когда-нибудь он, наконец, узнает ее как следует.

Казалось, она прочитала его мысли.

— Берт… я не смогу больше приходить сюда. Сегодня я использовала тебя, а иногда я позволяю тебе использовать меня. Но больше я так не могу.

— Я понимаю.

— Конечно, если бы мы были обручены, Берт, тогда было бы совсем другое дело. Я бы могла приходить сюда в любое время, и мы бы вместе немного привели в порядок эту квартиру. После свадьбы можно было бы даже поменять обстановку. А может быть, уехали бы в Бостон.

— Это было бы здорово, — сказал Берт, — я, конечно, говорю об этом, но, к сожалению, не могу этого сделать.

— Неужели ты совсем меня не любишь?

— Ты же знаешь, как я отношусь к тебе. Просто я не хочу застрять здесь на всю жизнь, заставив и тебя сделать то же самое.

Наступило молчание. Берт подумал о том, что он всегда хотел сделать Фрэн предложение. А теперь, когда он был уверен, что она его примет, вдруг заколебался. Он не хочет ее терять, и, возможно, когда-нибудь он и женится на ней. Но он не желает, чтобы его торопили, или подталкивали, или как-то компрометировали. В конце концов, размышлял он, отношения с Фрэн его удовлетворяют, и кто знает, не испортит ли все женитьба.

Фрэн закурила сигарету. Руки у нее дрожали.

— Я хотела кое-что рассказать тебе, Берт. Мне необходимо кому-то это рассказать.

— Что именно?

— Я бы хотела сначала выпить и услышать, что ты меня любишь.

— Как будто я не говорил тебе об этом тысячу раз! — Он снова наполнил бокалы. — Итак, мы обручены, — сказал он нетерпеливо. — Выкладывай.

— Ты серьезно, Берт?

— Тебе требуется письменное подтверждение?

— Нет, прости меня, Берт. — Она посмотрела в коричневую жидкость, потом подняла глаза и слабо улыбнулась. — Ну теперь, когда мы… обручены, я думаю, что могу говорить тебе все. То есть я просто должна тебе это сказать.

— Если к тебе пристает Паркер Уэлк…

— Нет… Я действительно должна тебе рассказать, Берт. Я ведь могу доверить тебе все что угодно, правда? Все-все?

— Ради бога, Фрэн, я тебя слушаю.

— Я имею в виду… ведь ты юрист, Берт. Кое-что случилось, и… я не могу молчать, Берт.

— Говори, — сказал он. — Мы обручены, поэтому никаких секретов. — Он сел и, потягивая виски, глядя в ее напряженное лицо, стал слушать ее сбивчивый рассказ и, когда она закончила, он изумленно воскликнул:

— Гай Монфорд! Кто бы мог подумать! Боже! Благородный, всеми любимый доктор Монфорд!

— Берт…

— Итак, Келси решил сам заняться этим? Уж он займется.

— Это не все, Берт.

— Ну, разумеется, он этим займется.

— Берт! — Она повысила голос, и он замолчал, покачал головой и посмотрел на нее. Теперь она почти зашептала: — Это не было убийство из милосердия, Берт. По крайней мере, дело не только в этом.

— О чем ты?

— Миссис Макфай…

— Что ты хочешь сказать?

— Я видела их вместе, Берт. Я видела, как он дотронулся до ее руки и что-то сказал ей на ухо…

— Ты с ума сошла!

— Нет, Берт, нет, — страстно заговорила она, подавшись к нему веем телом. Теперь он понял, откуда этот странный блеск в ее глазах, влажные губы и дрожащие пальцы. Фрэн отвергнута и охвачена ревностью, обидой и гневом. Да… без сомнения, это месть. Слепая месть. — Однажды Гай ездил в Бостон на съезд медиков. И, представь себе, именно в это время она отправляется навестить кого-то в Нью-Хавене.

— Фрэн… Ну и что из этого следует, Фрэн?

— Неужели ты не понимаешь, Берт? Неужели ты не понимаешь?

Он поднялся и зашагал по комнате.

— У тебя нет никаких доказательств, Фрэн, — сказал он и добавил: — Конечно, если бы я знал, когда именно он был в Бостоне… и название гостиницы, в которой он останавливался…

— «Статлер», а числа я могу узнать.

— Зачем ты мне все это говоришь, Фрэн? Зачем? — Хотя, конечно, он знал зачем, и знал, почему она была так неистова сегодня в любви и почему вдруг так захотела выйти за него замуж. Ему было больно и обидно, он чувствовал себя страшно уязвленным, но потом неожиданно ясно осознал, какие невероятные возможности ему открылись. Он был до такой степени потрясен этой мыслью, что сначала не мог ничего сказать, только сидел и качал головой.