Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

— Может быть.

— Ради бога, Гай! Ради бога!

— Спокойнее, — сказал Гай. — Я могу повторить то же, что сказала мисс Уэллис. Главное — не волноваться.

Ларсон сильнее сжал руль. Он-то, собственно, почему переживает? Это бессмысленно. В свое время он многих допрашивал — некоторые пытались спорить, другие впадали в панику, и лишь немногие держались спокойно. Однако Ларсон впервые видел человека, внешне равнодушного к тому, что могло в такой ситуации последовать. Он решил было, что произошла какая-то ошибка, что стоит задать несколько вопросов — и все прояснится. Однако, когда он упомянул Фрэн Уолкер, Гай сказал: «Она не истеричка», — это обеспокоило Ларсона, и он уже боялся смотреть доктору в глаза.

У бордюра, рядом со зданием суда, стояло много машин. Заседало Большое жюри, и, как всегда, город оживал на некоторое время, пока не наступал день, когда двадцать три члена жюри садились в свои машины и разъезжались кто куда. На лужайке, взобравшись на пушку времен гражданской войны и тщетно пытаясь сдвинуть с места пирамиду из ядер, играли дети в промокшей одежде.

— Наконец-то прикрепили их, — заметил Ларсон. — А раньше постоянно исчезали, потом в Торговой палате с ног сбивались, отыскивая новые. Интересно, кому нужны пушечные ядра?

— Из них получаются отличные якоря, — сказал Гай. — У меня самого был однажды такой якорь. Потерялся где-то в заливе.

— Ну надо же! — Ларсон припарковался и, войдя в здание, прошел в свой кабинет.

Там сидел судья Маннинг, лысый, морщинистый, сутулый, с добрыми, но какими-то безучастными глазами, который, казалось, что-то пристально рассматривал на полу, выкрашенном масляной краской. Он поднял глаза на вошедших, потом снова опустил Их.

— Кофе будешь, Гай?

— Спасибо.

Ларсон налил через старое ситечко горячий кофе. Взглянув на фотографию жены с двумя малышами на своем письменном столе, подумал, что все они живы только благодаря Гаю. И вообще, в чем, черт побери, дело? Что происходит?

— Я пригласил Колина Юстиса, — скрипучим голосом сказал судья Маннинг. — Надо бы подождать и Крофорда — присутствие окружного судьи в таких случаях желательно, — но он сейчас на заседании Большого жюри. Начнем без него, пожалуй.

— Новая фотография, — сказал Гай, рассматривая детей Ларсона.

— Снялись этой осенью. Растут как на дрожжах.

— Младшему надо бы удалить миндалины.

— Да я и собирался… — «Замолчи, — сказал он себе, — замолчи, замолчи!»

Ларсон сидел за столом и пил кофе без сахара. Судья постукивал своей тростью. Сверху то тише, то громче доносились голоса. Наконец, дверь распахнулась, и в комнату вошел Колин Юстис.

Колин был подтянутый молодой человек с редкими черными волосами, напряженным выражением лица, орлиным носом и острым взглядом немигающих глаз. Ходил он широко, размашисто, а говорил высоким резким голосом и даже самое незначительное замечание произносил так, словно это было нечто чрезвычайно важное. Ларсон не любил Колина. Слишком тщеславен, чтобы быть хорошим окружным прокурором. Слишком самоуверен. А на скандальные дела у него просто нюх. Если же ничего не найдет, то, как говорится, сам устроит.

— Вообще-то, я должен быть в суде, — недовольно заговорил Колин. — Авария в Сисайде — слышали, наверное? Парень был пьян, перебегал дорогу — убийство, и никаких сомнений, а эти наверху все что-то выясняют. — Он посмотрел на Гая.

— Доктор Монфорд, — сказал судья. — Вы знакомы?

— Наслышан, — сказал Колин. — Видел его в городе. — Он сел, потом встал, снова сел. Он был явно возбужден, но изо всех сил старался не показать этого, обдумывая, как бы лучше начать. — Итак, — сказал он, наконец, — давайте перейдем к делу. — Затем круто повернувшись к Гаю, продолжил: — Мисс Уолкер, медсестра из больницы «Миллз», пришла к Ларсону с довольно-таки серьезным заявлением. Ларсон связался с доктором Келси, который настаивает на том, что сам во всем разберется. Не знаю, правда, каким образом он собирается это сделать. Доктор Питерфорд произведет судмедэкспертизу трупа, и, если что-то обнаружится, — а мы считаем, обнаружится непременно, — у кого-то будут большие неприятности. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да.

— Понимаете, что вы и есть этот «кто-то»?

— Да.

— Убийство, — сказал Колин.

— Это говорите вы, я же так не считаю.

— Это говорит закон. А как вы назовете?

— Это не убийство. Он умер.

Колин не отрывал немигающих глаз от лица Гая.

Пытается его пересмотреть, подумал Ларсон, только с доктором этот номер не пройдет. Гай не отвел взгляда, наоборот, смотрел на Колина спокойно, почти доброжелательно, так что, в конце концов, тот встал и нервно зашагал по комнате, пахнущей масляной краской.

Повисло долгое молчание. Колин потянул себя за кончик носа и посмотрел через дверь на небольшой дворик с кирпичной пристройкой, где помещалась крошечная тюрьма.

— Хотите сделать заявление, доктор? Только, пожалуйста, без этой игры словами. Ясное, четкое заявление.

— Если это нужно.

— Я позову стенографистку.

— Записывать, собственно, нечего. Дело в том, что я просто не в состоянии честно обо всем рассказать. Но при вскрытии вы найдете морфий, и вводил его я.

— Это все?

— Все.

Колин снова уставился на него. Сбит с толку, подумал Ларсон, не знает, как к этому отнестись. С ним это впервые. Да, Гай здорово задел его самолюбие, и они все прекрасно это видели, но хуже всего то, что и Колин понимал, насколько невыгодно он смотрится рядом с Гаем.

— Вы знали, что он умрет, — сказал Колин. — Вы делали это сознательно. Предумышленно.

— Это был укол милосердия.

— Укол милосердия? Что за вздор?

— Ты разве не знаешь? — Ларсон почувствовал, что начинает терять терпение. — Может, это и противозаконно, Колин… Но Лэрри был старым другом Гая, и ты, по крайней мере, мог бы это понять.

— Если действие предумышленное и сознательное, то это расценивается как убийство. Что еще я должен понять? — Колин повернулся к Гаю. — А я считал вас порядочным человеком. — Вдруг он замолчал. — Гай очень медленно поднялся и стал наступать на Колина. Тот попятился и пронзительно вскричал: «Ларсон… Ларсон!»

Ларсон даже не шевельнулся. Всей душой он желал, чтобы Гай двинул этому подонку в морду. К сожалению, Колин не дал ему такой возможности. Взвизгнув: «В тюрьму его! Подозрение в убийстве!» — выскочил в коридор и уже оттуда, немного оправившись, крикнул им, что будет на месте, если только не понадобится Большому жюри по предыдущему делу, и стремительно пошел по коридору, щелкая по деревянному полу твердыми подошвами.

Судья Маннинг глубоко вздохнул. Гай сел.

— Простите, — пробормотал он.

— Ничтожество… Боже, какое ничтожество, — сказал судья Маннинг и добавил: — Извини, Гай, но Ларсону придется арестовать тебя. — Судья поднялся, опираясь на трость. Был он очень сутулый, почти горбатый. — Колин предъявил обвинение, поэтому тебе придется ждать решения Большого жюри.