Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Взять хотя бы Берта Мосли. Он-то, какого черта, сюда влез? А Фрэн Уолкер? Ну, ее отношение к Гаю известно. Он, наверное, отказался от ее услуг. Возможно, это каким-то образом стало известно Берту, который и сочинил ей донос. С этим, однако, не вяжется тот факт, что в качестве своего адвоката Гай взял именно Берта. Нет, в этой истории явно что-то не так, и когда-нибудь он докопается до истины.

Паркер запер редакцию, вышел на холодный ночной воздух и стремительно зашагал по направлению к дому, специально выбрав длинную дорогу, чтобы пройти мимо тюрьмы. В зарешеченном окне горел свет. Паркер смотрел на него, дрожа от холода. Этот глупец сжег фотографии, думал он. «И что ты теперь сможешь доказать, Гай Монфорд? Ты мне ничего не сделаешь, а вот я тебе еще покажу, где раки зимуют! Ты у меня еще попляшешь!» Хотя он весьма смутно представлял себе, чем конкретно ему не угодил Гай и как, в конце концов, он сможет осуществить свои угрозы.

Быстрая ходьба прояснила его мысли. Он стал думать о фотографиях, теперь утраченных навсегда. У него дома есть другие, но они, конечно, не такие волнующие, как снимки Фрэн Уолкер. Когда он узнал о судьбе последних, то сначала почувствовал облегчение, а потом жуткую досаду. Это была непоправимая трагедия для него, и теперь, идя к дому, вдыхая холодный воздух, Паркер, наконец, понял одну из причин своей ненависти к Гаю Монфорду: Гай уничтожил фотографии, навсегда лишив его возможности любоваться красивой женщиной.

— Ну, что ж… — Паркер попытался успокоиться. Он остановился на углу улицы, за четыре квартала до своего дома, услышал, как хлопнуло окно, и взглянул на маленький аккуратный домик, где жила молоденькая Нэнси Месснер с матерью и отцом, по имени Ральф, который купил магазин скобяных товаров, где стал также продавать электрокосилки, кухонную утварь, краску, различные слесарные инструменты. В спальне горел свет. Паркер зашел за угол дома, постоял некоторое время неподвижно на холодном порывистом ветру и шагнул на газон. Мерзлая земля заскрипела у него под ногами. Он опять остановился, торопливо оглянулся кругом, встал на цыпочки, изо всех сил вытянул шею и увидел между пластинками подъемных жалюзи Нэнси. Она сидела за туалетным столиком, накручивая на бигуди свои золотистые волосы. На ней были белые трусики и лифчик, и, хотя он оценил ее еще раньше, когда она, ничего не подозревая, расхаживала по его кабинету, он никогда ее не видел раздетой и такой женственной, с головой ушедшей в свои женские дела.

Нэнси встала и пошла в ванную. Вернулась она уже одетая в белую ночную сорочку.

Паркер прошел последние четыре квартала.

Полли спросила:

— Ты, видимо, уже слышал о Гае Монфорде?

— Да.

— Как обидно!

— Человек без морали, — сказал он, — а тебе обидно.

— Ты ведь тоже не ангел, Паркер.

— А ты откуда это можешь знать?

Как обычно, она не нашла, что ответить.

Паркер поднялся в свою комнату и вытащил из запирающейся металлической коробки небольшую стопку фотографий, хранящихся в ящике комода. Ни одна из них не могла сравниться со снимками Фрэн Уолкер. Он вдруг вспомнил, как стоял на цыпочках на замерзшей траве всего несколько минут назад, и подумал, что, возможно, он найдет замену.

Руфь Кили узнала новости от одного из местных рыбаков во второй половине того же дня. Она сидела за письменным столом в небольшой комнатке, примыкающей к кабинету Сэма. Консервирующие машины лязгали и ревели, и рыбаку пришлось кричать ей в самое ухо. Он покачал головой, повращал глазами и пошел в цех, где стоял оглушительный рев.

Мисс Кили сидела не двигаясь, поглядывая на матовое стекло закрытой двери кабинета Сэма. Прошло много времени, прежде чем она, наконец, решилась и тихонько постучала.

— Войдите, — громко сказал Сэм.

Она вошла и закрыла за собой дверь.

Сэм взглянул на нее, оторвавшись от лежащей перед ним кипы бумаг. Щека у него дергалась. Он спросил:

— В чем дело, мисс Кили?

— Сэм… Сэм, Сэм, Сэм, Сэм. — Она посмотрела в окно на черный силуэт вышедшей в залив рыбацкой плоскодонки, потом тихо передала ему услышанное от рыбака и, не отрывая взгляда от лодки, затаив дыхание и прислушиваясь к мерному лязгу машин за стеной, ждала.

— Сэм? — прервала она, наконец, молчание. — Сэм?

— Руфь… — прошептал он дергающимися губами одно лишь слово — Руфь.

Она открыла ящик его стола и собственными руками налила ему виски. К своему удивлению, он отказался.

Миссис О’Хара выглянула из кухни:

— Тебе постирать синий свитер? — спросила она. — Лучше это сделать сейчас, иначе он не успеет высохнуть.

— Спасибо, времени еще достаточно.

— Но ты ведь уезжаешь утром?

— Нет, после обеда.

— Тогда все в порядке. — Миссис О’Хара исчезла, и дверь захлопнулась.

Маргрет встала и медленно прошла в гостиную. Затем поднялась по лестнице в спальню, села на кровать и посмотрела на портрет коротко подстриженной жены Сэма в золоченой раме. Было без двадцати пять. За последний час она звонила Гаю дважды, но телефон не отвечал, хотя она знала, что прием продолжается с двух до пяти. Как, интересно, он отнесется к ее решению уехать? В любом случае ей необходимо поговорить с ним до завтрашнего дня. Она хотела бы поехать в Нью-Йорк, погостить немного у подруги по колледжу «Суит Бриар», посетить врача, на этот раз известного акушера. Дело в том, что ночью она все чаще стала просыпаться в поту. Возможно, это просто нервы. Потом она, может быть, и захочет, чтобы Гай жил вместе с ней и ребенком. И если его отношение к ней не изменится, они еще смогут быть счастливы. Но только не сейчас, на следующий день после похорон Лэрри. И даже, наверное, не через несколько месяцев. Не раньше, чем к ней придет внутреннее спокойствие, не раньше, чем она поймет, как сильно она любит Гая Монфорда, а он проверит свои чувства к ней — ведь ему придется от столького отказаться, стольким пожертвовать во имя греха, который был скорее ее, чем его.

Она спустилась вниз и снова подняла трубку телефона. На этот раз ответила женщина, и она вспомнила, что к Гаю два или три раза в неделю приходит убираться португалка.

Женщина повторила, что Гая нет. Поколебавшись, спросила: «Простите, а кто это?» Потом Мар услышала ее шепот и тихий наставительный мужской голос. Наконец, в трубку отчетливо сказали:

— Я не знаю, когда вернется доктор Монфорд. Передать ему, чтобы он позвонил?

— Да, пожалуйста. Я буду дома весь день. — Мар повесила трубку. Что за странный мужской голос, подумала она. Она села в гостиной и стала смотреть на портрет прадедушки Сэма, огромного бородатого и краснощекого человека. Подал голос Питер, и она сильно вздрогнула. Душа у нее была не на месте, казалось, происходит что-то, чего она не понимает. Снова закричал Питер, потом миссис О’Хара позвала ее есть: «Тресковые котлеты!»