Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

— Вот как. — Ей вдруг показалось, что он смеется над ней… Что-то недоговаривает. Она чувствовала себя совершенно беспомощной под его пристальным, нагловатым взглядом.

— Вы идете к нему? — спросил Берт.

— Да.

— Вы возмущены? Потрясены?

— Мне кажется, — сказала она осторожно. — Мне кажется, что я его понимаю.

— Вы хотите, чтобы его оправдали?

— Это должен решить суд. А что касается меня, то я уже сказала вам, мистер Мосли, я его понимаю.

— Прекрасно. — Берт дружелюбно улыбнулся. — Прекрасно. — Тогда вы действительно должны с ним повидаться, и наплевать на то, что могут сказать люди.

Она закрыла глаза, потом снова посмотрела на его улыбающееся лицо:

— Что вы имеете в виду, мистер Мосли?

— Ничего. Кроме того, что ваше понимание благоприятно повлияет на общественное мнение. Оно будет способствовать если не оправданию, то, по крайней мере, смягчению приговора. — Он помолчал. — Я просто подумал, что мне следует поставить вас в известность — в конце концов, я вовсе не хочу, чтобы Гай давал какие-то показания. Я имею в виду — при сложившихся обстоятельствах?

— Каких обстоятельствах?

— Его устное признание. Неизвестно, что он может наговорить, если Колин захочет подвергнуть его перекрестному допросу.

— Что он может наговорить, мистер Мосли?

— Он ведь убежден, что поступил правильно. И не раскаивается. Такое впечатление, что, если повернуть время вспять, он сделал бы то же самое.

— Да, наверное.

— При определенных обстоятельствах?

— Да. При определенных обстоятельствах.

Берт глубоко вздохнул.

— Я захватил с собой несколько книг по защите — посижу ночью, подумаю.

Он кивнул на прощанье и пошел, глубоко засунув руки в карманы пальто. Она окликнула его и спросила:

— Когда суд?

Берт ответил:

— Гай задал тот же вопрос. Не люблю спешки, но все же постараюсь ускорить дело насколько смогу. Если повезет, то в начале января.

Он перестал улыбаться и выглядел теперь несколько озадаченным. Пожав плечами, размашисто зашагал прочь.

Ларсон Уитт сказал, что она храбрая женщина, если решилась вот так, прямо, прийти к нему в кабинет. Многие в городе понимают Гая, зная его дружеские отношения с Лэрри. Но чтобы вы…

— Гай был доктором Лэрри, — спокойно ответила она. — И его другом. Он был и моим другом в незнакомом городе, когда умирал муж и мне нужна была поддержка. А совершил он преступление или нет — это решит суд.

— Вы — храбрая женщина, — повторил Ларсон. — И вы — добрая женщина. — Он отвернулся. Ему было неудобно, что он так расчувствовался. — Вы можете повидаться с ним. Только мне придется запереть входную дверь, а самому побыть в коридоре. Конечно, я не думаю, что он может сбежать. Ему это и в голову не придет. Но вы же понимаете — таков порядок… А он сегодня какой-то особенно понурый. Совсем сник парень. Я думаю, никто не смог бы так подбодрить его, как вы… А может быть, даже простить. — Он направился к двери, потом остановился и добавил: — Не подумайте, что я его оправдываю.

— Я понимаю.

— В этом-то и вся беда. Ему многие сочувствуют. Но попробуйте найти в этом городе хоть одного человека, который бы считал, что Гай невиновен. — Ларсон, тряхнув головой, пробормотал: — Я сейчас… — и пошел по крашенному масляной краской полу в сторону кирпичной пристройки.

Мар села на вращающийся стул рядом с рабочим столом Ларсона. Она посмотрела на фотографии двух его улыбающихся детей, потом перевела взгляд на стену, где под стеклом висели ружья, и вспомнила детективный фильм, в котором преступник разбивает стекло, хватает пистолет, связывает шерифа, выбегает из тюрьмы, садится в поджидающий его автомобиль и мчится прочь вместе со своей любовницей. А она была любовницей Гая. Гангстер и любовница. Не хватает только автомобиля, усмехнулась про себя Мар. Ненависти, правда, к ним никто не испытывает, но какая невыразимая скорбь охватывает душу при мысли о том, как может иногда повернуться жизнь.

Дверь открылась, и в комнату вошел Гай, небритый, без пиджака, с ввалившимися, настороженными глазами. Казалось, он с трудом переставлял ноги. Ларсон закрыл за ним дверь, и после долгого молчания Гай произнес:

— Мар… Мар…

Он шагнул к ней, и она встала и обняла его. Он выглядел ребенком, ждущим утешения.

— Все хорошо, — сказала она. — Все хорошо. Успокойся.

— Ты прощаешь меня? Ты понимаешь почему? Почему?

— Да…

— Но я бы все равно это сделал. — Гай повторил это несколько раз, как заклинание, потом устало сел, и она протянула ему сигарету. Он глубоко затянулся, выпустил большое облако дыма.

Она села напротив на вращающийся стул:

— Не казни себя, Гай. Не ты виноват.

— Я бы все равно это сделал.

— И ты не должен думать ни обо мне, ни о ребенке — думай только о том, как тебе выбраться отсюда и вернуться к работе.

— Я устал, Мар. Ужасно, смертельно устал. Но у меня нет чувства вины, ты понимаешь? То, что я испытываю, — это не угрызения совести, ты понимаешь?

— Гай…

— Может, ребенок ускорил события, может, их ускорила ты. Но я бы все равно это сделал, даже если бы никогда не встретил тебя — никогда в жизни! Понимаешь ли ты это? Понимаешь ли ты? — Он говорил тихим, страстным шепотом и смотрел ей прямо в глаза. Он схватил ее за руку. — Мар!

— Я верю тебе.

— Если хочешь, можешь меня ненавидеть. Почему ты не ненавидишь меня? — Он отпустил ее руку и сказал: — Прости… Просто я устал. — А после долгого молчания произнес: — Что нам теперь делать?

— Я уже сказала — тебе надо как-то выбраться отсюда.

— Что делать нам, Мар? Нам.

— Потом, Гай. Я всегда это говорила. Потом.

— Ну что ж, пусть будет так. — Он помолчал немного затем спросил, пристально глядя ей в глаза: — Ты была у доктора, Мар?

— Нет.

— А зря.

— Я собиралась. Завтра я должна была ехать в Нью-Хавен. Но теперь мне придется подождать. Я не могу сейчас уехать, не могу обратиться ни к одному местному доктору. Теперь — после всего этого — даже в Нью-Хавене. Наверное, мне, в конце концов, придется воспользоваться чужим именем.

— У тебя слишком блестящие глаза. Подозрительно цветущий вид. Слишком яркий румянец.

— Это от мороза.

— Нет, тебе необходимо пройти осмотр.

— Хорошо. Я обязательно сделаю это. Обещаю. — Она смотрела, как нервно он курит, как иногда непроизвольно сжимаются у него кулаки, и думала, что Гай все-таки чувствует себя виноватым, но изо всех сил, призывая на помощь рассудок, старается противостоять этому чувству. — Берт Мосли, — сказала она, наконец. — Он что-то знает.

— Нет…

— Не все, может быть, но кое-что знает.

— Нет, Мар.

— Я только что видела его, Гай. Меня не проведешь — он, наверняка, что-то разнюхал.

— Не стоит так нервничать, Мар.