Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Женщина, делающая карьеру, подумал Берт. Одна из этих псевдоизысканных, обожающих скабрезные анекдоты и мартини, невозмутимых особ, предпочитающих общество мужчин. Она ему не понравилась. Никакой мягкости, уступчивости, женственности, решил Берт, и все же глаза его снова и снова возвращались к быстрым пальцам, делающим пометки, к миниатюрной шляпке на идеально причесанных каштановых волосах. Он подумал, что она, наверное, дважды в день принимает ванну, на ночь накладывает на лицо кольдкрем, а для поддержания формы делает специальные упражнения. На мир смотрит цинично и бесполо и может испепелить мужчину одним взглядом, уничтожить одним словом — или же переспать с ним с холодной решимостью, не унижая себя до малейшего наслаждения от секса.

Было уже пять часов. Трижды прозвучал молоток секретаря, и судья Страйк объявил, что заседание откладывается до 10 часов утра. Когда измученные присяжные толпой повалили через боковые двери позади двух рядов кресел с поднятыми сиденьями, Колин Юстис подошел к Берту и мрачно улыбнулся.

— Ты доволен, Берт?

— Ничего, сойдет.

— До встречи в суде, — Колин быстро зашагал прочь, размахивая портфелем.

Берт торопливо сложил все бумаги в папку и тоже пошел к выходу. В коридоре его окружили репортеры.

— Пока ничего не могу сказать, — говорил он. — Нет, нет, никаких заявлений. — Он вспомнил, что видел подобные сцены в кино и все больше наполнялся сознанием собственной значимости.

Паркер Уэлк молча стоял среди репортеров крупных газет. Он избегал смотреть Берту в глаза. Скотина, подумал Берт. Уж он постарается прикончить нас — меня и Гая. В покое, конечно, не оставит. Он надел свое спортивное пальто, спустился по ступенькам и вышел на холодную январскую улицу. За углом здания суда, явно ожидая кого-то, стояла женщина-репортер. Она подошла к нему.

— Мистер Мосли?

— Пока ничего не могу сказать.

— Может быть, несколько слов о себе?

— О себе?

— Меня зовут Сильвия Стейн… «Бостонский вестник».

— Слушаю вас.

— Хотелось бы написать о вас очерк. Вчера я сделала заметку о мистере Юстисе. Если написать еще и о вас, то читатели получат возможность взглянуть на защитника и обвинителя как бы изнутри.

— Понимаю.

— Видите ли, это очень важно. Случай чрезвычайно интересный, и всякая уважающая себя газета просто обязана отреагировать на него.

— Я прекрасно отдаю себе в этом отчет.

— Итак? — спросила она. — Итак? — Она смотрела на него своими немигающими глазами и не нравилась Берту еще больше, чем раньше, когда он еще не разговаривал с ней, а только наблюдал со стороны. — Ну? — повторила она. — Ну же, мистер Мосли?

— Не сейчас.

— Сегодня вечером. Процесс начинается завтра, поэтому хотелось бы, чтобы к утру заметка была готова.

— Ну, хорошо. Сегодня вечером. Моя контора — над магазином скобяных изделий. В центре города. Собственно, отсюда видно. Напротив третьего фонаря, сразу за перекрестком. — Он указал направление, и она внимательно проследила глазами за его пальцем. Она стояла очень близко к нему и до Берта вдруг дошло, что эта женщина вообще не источает никакого тепла.

— В восемь часов, — сказал он быстро и зашагал к ресторану Пата.

Мужчины за стойкой бара умирали от любопытства.

— Ты-то ему зачем понадобился, черт возьми? — воскликнул Чет Белкнап.

— Гай, наверное, спятил, — заметил Пат.

— Ты что-то знаешь? — спросил Билл Уоттс.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Да ты не обижайся, — успокоил его Билл.

— Я не обижаюсь, я просто спрашиваю.

— Тогда тебе действительно что-то известно. — Все засмеялись, а он пошел и сел один за угловой столик. Заказав бифштекс с картофельным пюре, ждал, потягивал пиво и вспоминал лицо Гая, каким оно было в день ареста, когда он упомянул номера двух комнат в гостинице «Статлер». Сначала Гай сидел неподвижно, прижав к глазам кулаки. Потом он очень медленно поднялся. Резко схватил Берта за шиворот и сказал: «Сукин ты сын, Берт! Мерзкий, подлый, ничтожный сукин сын!» Он был худощавее Берта, но выше ростом, и Берт вдруг испугался и невольно попятился. Этот человек казался миролюбивым и сговорчивым. Но, когда он был в гневе, от него исходила какая-то ужасная, свирепая сила, и он вполне мог внушить страх.

Наконец, он отпустил Берта и сказал: «О’кей, Берт. О’кей, я согласен. Но помни, ты должен выиграть дело».

«Боже мой, — думал теперь Берт. — Боже мой! Выиграть дело, когда подзащитный уже во всем сознался и, похоже, готов при малейшей возможности повторить свой бред. Боже мой!» Он допил пиво и занялся мясом. Оно было жестким. Он хотел было возмутиться, но решил промолчать. «Все ужасно, ужасно, — думал он. — Гай стоит на своем, Колина тоже голыми руками не возьмешь, Крофорд Страйк, хотя и честен, но упрям, как бык, да и эта Сильвия Стейн — крепкий орешек. Впрочем, ну ее к черту!»

Берт расплатился, вышел на темную улицу и, не спеша, направился в контору. Чувствовалось какое-то напряжение в лицах знакомых, которые здоровались с ним, в мимолетных взглядах людей, которых он не знал. Он поднялся по узкой лестнице в свой кабинет над скобяной лавкой. Это была крошечная, заваленная бумагами комната. По выходным, когда отключали отопление, здесь стоял собачий холод. Сейчас же, наоборот, было жарко и даже душно. Берт снял пальто и раскрыл книгу «Принципы сбора косвенных улик» Уиллза. Он уже просмотрел «Уголовное судопроизводство» Бишопа и «Сбор улик» Уартона, до утра надо было заглянуть еще в несколько книг. Он уже начал сомневаться в возможности осуществления собственного дерзкого плана по быстрому достижению известности и славы. А что, если он опростоволосится? Что, если его ждут сплошные провалы? Способ защиты у него, разумеется, продуман, но он понимает, что достаточно уязвим, и в конце концов ему, видимо, придется уповать исключительно на симпатии судей.

Он не может прибегнуть в ходе защиты к показаниям Гая. В итоге он понятия не имеет, как ему расхлебать эту кашу.

Берт пробежал глазами несколько строк и захлопнул книгу. Он просил мисс Стейн прийти в восемь, а сейчас уже пять минут девятого. Берт подумал, что она совсем не похожа на еврейку. Но Стейн — явно еврейская фамилия. Когда он учился на юридическом факультете, он был знаком с одной еврейкой, пухленькой, черноволосой, черноглазой, с прекрасным цветом лица. У мисс Стейн тоже прекрасный цвет лица, но волосы каштановые, глаза карие, а тело под элегантно сшитым костюмом ему показалось тогда сухим и даже жестким. Ну почему евреи должны быть непременно брюнетами? В конце концов, это совсем не обязательно.

В дверь постучали решительно и громко. Он поднялся и взглянул на себя в треснувшее маленькое зеркало. Зачесал волосы назад. Послюнив палец, стер с подбородка крошечное чернильное пятнышко и только потом пошел открывать дверь.