Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Мисс Стейн сказала:

— Боже, какой бардак… А духота!

— Перед тем, как Ральф Месснер купил этот дом, — принялся объяснять Берт, — он принадлежал одному старику, который подрабатывал водопроводчиком. Как только у него выдавалась свободная минутка, он немедленно принимался наращивать батареи. Термостаты же не признавал.

— Боже, — повторила она и сняла пиджак. Закурила и села, закинув ногу на ногу, держа сигарету в длинных пальцах с красными ногтями. И это совсем не выглядело сексуально. Все ее движения были прекрасно отработаны. Берт подумал, что это вообще ее стиль — быть профессиональной во всем. Наверно, также умело она будет управляться с домашним хозяйством, заниматься любовью, рожать детей, воспитывать их и, в конце концов, умирать.

— Итак, — сказала она, раскрыв записную книжку и послюнив карандаш кончиком языка. — Вы — Бертран Мосли. Местный житель.

— Нет, я из Бостона. Вернее, из Белмонта.

— А я из Бруклина, — обронила она, даже не взглянув на него. — Еврейский альков.

— Закончил Бостонский университет.

— Я тоже. — Закончив писать, она подняла на него глаза в роговых очках: — А что тогда вы делаете в этой дыре?

— Сам не знаю. Приехал сюда однажды в отпуск и — остался.

— Ясно. — Она, не мигая, смотрела на него. — А теперь расплачиваетесь за это.

— Видите ли, мисс Стейн…

— Да, бросьте вы, в самом деле! Здесь только и говорят о том, что вы никогда не занимались уголовными делами. Но теперь каждое слово, сказанное вами в суде, будет напечатано во всех газетах. И, если не будете хлопать ушами, вполне можете сделать себе на этом деле имя.

— Знаете… — Он начинал злиться и вообще чувствовал себя не в своей тарелке. — Вы, видно из тех, кто сразу берет быка за рога?

— Но это совсем не значит, что я печатаю все, что удается раскопать.

— О’кей, — сказал он. — Видите ли, доктор Монфорд — мой друг.

— Ну что ж, тогда имеет смысл попытаться.

— Собственно, он уже во всем сознался, но можно подойти к делу с другой стороны…

— Я же сказала, что стоит попытаться.

— Если удастся выиграть дело, я сразу уеду отсюда. Вернусь в Бостон.

— Не забудьте заглянуть ко мне.

— Ну разумеется. — У Берта было такое ощущение, что они разговаривают через стеклянную перегородку. Он нервничал и говорил явно не то, что следовало. «Уж эти мне деловые женщины, — думал Берт. — Надменные и лживые, вечно старающиеся поставить мужчину в жалкое положение обороняющегося!» Он встал и прошелся по комнате. — Мне кажется, вы должны быть удовлетворены беседой.

— Да бог с вами, мы же еще и не начали говорить по существу.

— Лично я уже закончил.

— О’кей. — Ее карие глаза прищурились за стеклами очков. — В любом случае желаю вам удачи. Этот Монфорд, кстати, производит приятное впечатление.

— И недаром.

— Ну ладно. — Она встала и надела пиджак.

Берт обратил внимание на ее упругую грудь. Он мельком подумал, а не накладной ли бюст, но потом решил, что нет.

— Представьте себе, — сказала она, доставая сигарету, — этот ваш Паркер Уэлк — редактор местной газеты — надеется, что беднягу повесят.

— Да…

— Он что — религиозный фанатик? Или воинствующий пуританин?

Берта разобрал смех. Он никак не мог остановиться. Мисс Стейн терпеливо ждала, когда он зажжет ее сигарету. Не переставая смеяться, он, наконец, отыскал спички и дал ей прикурить. В это время в дверь тихо постучали, и вошла Фрэн. Берт потушил спичку и оборвал смех.

Фрэн и мисс Стейн окинули друг друга оценивающими взглядами.

Берт представил их:

— Мисс Стейн… Мисс Уолкер.

Мисс Стейн протянула руку, и Фрэн неуверенно пожала ее.

— Я как раз собиралась уходить, — сказала мисс Стейн. Она направилась к двери, но Вдруг в раздумье остановилась. — Мисс Уолкер, — она удивленно подняла брови. — Фрэн Уолкер?

— Да.

— Не та ли…

— Та самая, — торопливо произнес Берт. — Свидетельница обвинения и мой хороший друг.

Последовало молчание. Он был уверен, что мисс Стейн пытается сейчас связать концы с концами, но на этот раз у нее, конечно, ничего не получится, ничего она не выудит, как бы ни старалась. Впрочем, его мысли занимало совсем другое. Он думал о том, какой молодой, неловкой и беспомощной кажется Фрэн рядом с этой женщиной, которая даст фору многим мужчинам.

Мисс Стейн попрощалась:

— Ну, до свидания, — и вышла. Из коридора донесся стук ее каблуков.

Берт сел и прислушался к удаляющимся шагам. Фрэн спросила:

— Почему ты не сказал, что мы обручены?

Он ответил:

— Не знаю. Сам не знаю.

Он был раздражен. Фрэн выглядела огорченной, и это раздражало его еще больше. Боже, вечно она недовольна. Не одним, так другим. Печальная, ревнивая, страстная, обиженная. Вечно у нее какие-то эмоции. На этот раз мучается раскаянием. «Не знаю, Берт… Что теперь будет… Мне так жалко Гая… Зачем только я это сделала, Берт… Зачем ты посоветовал мне это сделать… Это ужасное Большое жюри, все эти мужчины, которых я даже не знаю, кроме мистера Поука из банка, глазели на меня, и мне приходилось отвечать на их бесконечные вопросы, и доктор Келси был там и все время смотрел на меня, как на какое-то ничтожество, и даже коронер, доктор Питерфорд, — он иногда заходит к нам в больницу, но я его почти совсем не знаю, живет он далеко, где-то в бухте Пиратов, — и он тоже смотрел на меня, как на мразь… Берт, Берт… Берт… Я ничего не понимаю. Сначала ты советуешь мне идти к Ларсону, а потом сам становишься адвокатом Гая, и я просто не понимаю… Я совсем запуталась».

Она заплакала. Стояла и лила слезы, уткнувшись в носовой платок. Берт встал и обнял ее за плечи.

— Ну, успокойся… успокойся… Гай сам попросил меня. Независимо от того, что я думаю обо всем этом, мой долг — во что бы то ни стало помочь ему выкарабкаться.

— О Берт! Я надеюсь, что у тебя это получится! Так надеюсь! Но тогда мне придется рассказать все с самого начала!

— Только то, что случилось той ночью. Ни слова о том, что известно лишь нам с тобой.

— И мы уедем в Бостон, правда, Берт? Уедем отсюда?

— Конечно, — сказал он. — Конечно… обязательно. — Он гладил ее по плечу, все время думая о том, что невозмутимая Сильвия Стейн никогда бы не позволила себе заплакать перед кем бы то ни было.

— Надеюсь, здесь все ясно, — говорил судья Крофорд Страйк, — ясно не только суду, но и прессе. Вообще всем присутствующим в зале. Эйтаназия — умерщвление из гуманных соображений — не является предметом обсуждения на данном процессе. Подсудимому инкриминируется убийство, как указано в обвинительном акте. Он был предан суду на основании данного акта, и судить его должны на основании его же. И я еще раз предупреждаю защитника, что суд будет пресекать любые попытки представить это преступление как акт милосердия. Закон в любом случае не признает правомерности эйтаназии.