Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

— Теперь я понимаю, почему он сумел пролезть в адвокаты. Взял тебя на испуг.

— Да, это так. Но больше никто ничего не знает. Кроме Фрэн. Ведь Берту необходимо во что бы то ни стало выиграть процесс. Не станет же он рубить сук, на котором сидит.

— О ребенке ему известно?

— Нет.

Они опять надолго замолчали. Она поднялась и стала медленно ходить из угла в угол. Потом остановилась у него за спиной, дотронулась до его «ежика» и сказала:

— Я готова убить себя за те страдания, которые тебе принесла.

— Я уже сказал тебе…

— Сначала попыталась сбежать. А потом потеряла всякий контроль над собой и заявила, что должна обо всем рассказать Лэрри. Не выдержала. Честность иногда оборачивается бедой.

— Я уже сказал, Мар, я бы все равно…

— Перестань, перестань, перестань!

Она обошла вокруг стула, на котором он сидел, опустилась перед ним на колени и, прижавшись к нему лицом, прошептала:

— О Гай… дорогой Гай… дорогой мой. — Она словно замерла на несколько минут. Потом поднялась на ноги и стала бесцельно ходить по комнате, трогая руками все подряд: стул и рабочий стол Ларсона, фотографию его детей, «Курьер», и настольный календарь, и стеклянную коробку с ружьями. — «Мы разгоним этот притон, Мак… Мы зададим жару этому городу, Джо… Живыми нас не возьмут…» — Она засмеялась, потом сказала:

— Мне хотелось бы уехать от Сэма, но я не могу этого сделать… Не так поймут… Останусь пока…

— Я люблю тебя, Мар.

В дверь постучали. Она крикнула:

— Подождите минуту! — потом повернулась к Гаю: — Я не смогу больше приходить сюда…

— Я знаю…

— И даже когда все будет позади — все равно мне придется уехать.

— Я уеду с тобой. Или приеду позже, как только меня освободят.

— Гай…

— Куда угодно. Все равно куда.

Стук повторился, и она сказала:

— До свидания, Гай… До свидания, милый Гай, — потом быстро поцеловала его в губы, подошла к двери и открыла ее.

Ларсон выглядел смущенным:

— Простите, миссис Макфай.

— Все в порядке. Спасибо… До свидания, доктор.

— До свидания, — ответил Гай.

На улице сгущались сумерки. Она шла по дорожке, и под каблуками у нее тихонько поскрипывал песок.

Двадцать третье декабря 1957 года, понедельник, 10 часов утра, председатель судебного присутствия — достопочтенный Крофорд Страйк.

В тот же день окружной прокурор эсквайр Колин С. Юстис просит у суда разрешения представить Большому жюри обвинительный акт номер тридцать для рассмотрения на декабрьском заседании.

В тот же день окружному прокурору разрешается представить на рассмотрение Большого жюри вышеупомянутый акт по обвинению Гая Монфорда в совершении убийства.

В тот же день в 17.30 объявляется перерыв в заседании суда.

Согласно представленному акту Большое жюри округа Пелем обвиняет подсудимого в убийстве, совершенном следующим образом: 16 декабря 1957 года в округе Пелем, штат Массачусетс, обвиняемый намеренно и предумышленно ввел Лоренсу Макфаю смертельную дозу морфия.

Гай смотрел на медленно падающие огромные хлопья снега. Если встать немного наискосок от зарешеченного окна, то за кирпичным углом тюрьмы можно увидеть фронтоны магазинов, украшенные красными и зелеными лампочками, и первых трех оленей из упряжки Санта Клауса, несущихся над Главной улицей. Комета и Купидон, Ленивец и Стремительный. Он уже не помнил их всех по именам, впрочем, первого оленя в упряжке точно звали Рудольф, его добавили всего два года назад по настоянию школьников.

Был канун Рождества. У супермаркета осталось лишь несколько чахлых елочек, отвергнутых покупателями. Но и их скоро разберут опоздавшие. Город жил обычной жизнью, не обращая внимания на снегопад. Большинство магазинов работали допоздна. Прохожие в галошах с удовольствием пинали мокрый снег, торопясь домой с нарядными свертками в обеих руках.

В камеру, прихрамывая, вошел Вилли.

— Скоро класть будет некуда, — сказал он и опустил на пол небольшой мешок с почтой. — Никто в городе, наверное, не получил столько поздравлений.

Гай сел на койку и стал читать открытки. Ему было несколько неудобно за отправителей. «Счастливого Рождества… С Новым годом». Наилучшие пожелания. И все же чувствовалась в поздравлениях какая-то ирония. В большинстве открыток были короткие приписки: «Мы с тобой» или «Не падай духом», или «Твои друзья не забывают тебя». Миссис Коффин прислала небольшое стихотворение. Миссис Маннинг уверяла, что звезды прочат ему удачу и благоденствие в Новом году. Его пациенты сообщали ему о состоянии своего здоровья и непременно добавляли, что, хотя их сейчас лечит доктор Боллз, они ждут не дождутся, когда все, наконец, выяснится, и он вернется в больницу.

Было несколько открыток без подписи: «Желаю встретить Рождество за решеткой» или «Надеюсь, что тебя повесят», или «Ты, что же, решил, что ты — Бог?» Было поздравление и от Фрэн Уолкер с короткой, какой-то жалкой припиской: «Дорогой Гай… Если сможешь, прости меня. Сама не понимаю, как я могла это сделать. Надеюсь, что все кончится хорошо. Я выхожу замуж за Берта, и мы уезжаем в Бостон. Больше я тебя беспокоить не буду».

Было также две посылки. Бутылка шотландского виски семнадцатилетней выдержки от «завсегдатаев ресторана Пата» и сувенир — превосходно вырезанный из слоновой кости парусник в форме бутылки. Во второй посылке никакой открытки не было, но он знал, что она — от Мар. Он поставил подарки на подоконник и смотрел, как падают позади кораблика снежные хлопья.

В девять зазвонили церковные колокола. Через час он услышал, как на улицах начали распевать рождественские гимны. Впереди хора, наверно, как всегда, идет миссис Коффин, вдохновенно играя на свирели и спотыкаясь порой в своих тяжелых сапогах. Ничего не изменилось за этими стенами, подумал Гай. И ему вспомнилось давнее-давнее Рождество, когда он ребенком ходил с отцом на всенощную в церковь Святого Иосифа. Вспомнил канун Рождества с Джулией, когда они сидели вдвоем у огромного камина и потягивали яичный коктейль, который, кстати, оба не любили, но тем не менее каждый раз пили, отдавая дань традиции. Когда он заканчивался, они беззаботно смеялись, открывали бутылку шампанского, обменивались подарками, а потом нежно любили друг друга прямо на плетеном коврике перед камином.

Он вспомнил, как встречал Рождество в одном деревенском доме во Франции. Все были пьяны, а он вдохновенно занимался любовью с молоденькой француженкой, которая все время лепетала: «Рождество, Рождество», а в конце закрыла глаза и произнесла с расстановкой на ломаном английском: «Слава мужчинам!»

Три года назад он встречал Рождество на вечеринке у Маннингов: два года назад — у доктора Келси, и в прошлом году — в больнице. В доме у дороги, ведущей к бухте Пиратов, загорелась елка, и девочка получила сильные ожоги, и всю ночь он не отходил от нее, пока не убедился, что опасность миновала. Устало войдя в приемную, он сказал родителям, что ребенок будет жить, и пожелал им счастливого Рождества, и они зарыдали, обнявшись и не стесняясь слез.