Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Гай проводил ее взглядом. Потом посмотрел на смеющихся, приветствующих его людей. «Вы ничего не знаете, — крикнул он. — Спасибо, спасибо, но вы действительно ничего не знаете, ничего!» Он повернулся, вошел в дом, и в это время как раз появился Ларсон Уитт, чтобы утихомирить и разогнать толпу.

В гостиной Гай одним глотком допил виски и сел, прижав к своим коленям голову Цезаря. «Ты тоже ничего не знаешь, Сол. Никто ничего не знает. Ни одна живая душа в этом городе — я предал вас всех, понимаешь ты это?» — воскликнул он.

Сол, словно не слыша, сказал:

— Боже как эта дворняга скучала по тебе! — Потом, после неловкой паузы, заговорил о другом: — Гай…

— Да?

— Несколько дней назад на твое имя пришло письмо. Я знал, что это за письмо, и поэтому взял на себя смелость прочитать его. Я сделал все, что мог, даже взял на один день отпуск и слетал в Бостон. Но — увы.

— Я знаю, Сол.

— Госдепартамент лишил тебя права практиковать.

— Нарушение медицинской этики, — Гай усмехнулся и вышел на кухню, чтобы приготовить себе очередную порцию виски.

Из гостиной послышался голос Сола: «Они, конечно, восстановят тебя в правах… через два-три месяца… ну, самое большее, через полгода. И дело не в том, что тебя оправдали в суде».

— У них есть свой маленький суд присяжных.

— Я сказал, что тебе разрешат работать.

— Хорошо, спасибо, Сол. Спасибо за все.

— Съезди куда-нибудь, — посоветовал Сол. — Хотя бы ненадолго.

— Может быть, я так и сделаю.

— Когда ты вернешься, разрешение уже придет, и все будет по-прежнему.

— Твоими бы устами… — Он взмахнул бокалом, а Сол сказал: — Ну, кажется, все разошлись. Наверно, пора и мне.

— Спокойной ночи. Спасибо за все, Сол.

— Видишь ли, дело тут не только в личных симпатиях. Ты нужен больнице… всему городу. И если ты до сих пор этого не понял… — Сол безнадежно махнул рукой и вышел. Его машина заурчала и стала медленно спускаться с холма.

Сразу стало очень тихо и пусто. Только радостно повизгивал Цезарь, да громко вразнобой тикали все часы в доме. Высокие старинные часы, стоящие в коридоре, часы с боем — в гостиной и даже его наручные. Он с рассеянным видом ходил по знакомой комнате. Потом прошел в кабинет и поднял трубку телефона. «Поезжай, — сказал ему Сол. — Вернешься и все будет по-прежнему». Хорошо, он поедет, но не один.

И уже никогда не вернется.

— Здравствуйте… — К телефону подошла миссис О’Хара.

— Здравствуйте, миссис О’Хара. Миссис Макфай дома?

— Нет, сэр… Это доктор Монфорд?

— Да.

— Поздравляю, доктор.

— Спасибо. А вы не знаете, где миссис Макфай?

— Нет, сэр. Она только сегодня уехала. Взяла с собой сумку и багаж.

По всему его телу пробежал озноб. Она писала, что уедет, но почему так скоро?… Почему так скоро? Трубка в его руке дрожала. Наконец он спросил:

— Вы хотите сказать, что она… уехала насовсем?

— Да, сэр. Но она просила сказать вам, чтобы вы позвонили доктору Треливену.

— О… Спасибо, миссис О’Хара.

— Доброй ночи, доктор.

— Спокойной ночи, — сказал он. — Спокойной ночи, миссис О’Хара. — Он повесил трубку и прислонился к стене, буквально дрожа от холода, хотя воздух в доме уже хорошо прогрелся. Он еще не успел убрать свою дрожащую руку с трубки, как зазвонил телефон.

Это был доктор Треливен. Он сказал, что Маргрет рассказала ему все, абсолютно все. Он отвез ее в Фалмаут сразу после суда. Она поедет куда-то дальше. Писать пока не будет. И только когда она все как следует обдумает, когда проверит свои чувства, тогда она напишет ему и сообщит, где находится. Если, конечно, к тому времени это еще будет его интересовать.

— Если меня это еще будет интересовать, — прошептал он еле слышно.

— Что ты сказал?

— Ты-то, наверное, знаешь.

— Да.

— Нью-Хавен?

— Нет. Не надо ни о чем расспрашивать. И не ищи ее, Гай.

— Понятно.

— Гай… Гай… Ведь это она сделала ради тебя. Неужели ты не понимаешь? Она должна быть абсолютно уверена в твоих чувствах… Она не хочет тебе ничего навязывать…

— Она может быть абсолютно уверена во мне, — сказал он просто. — Я люблю ее.

— Подожди, пока она напишет, Гай.

— Она может быть уверена, — повторил он и повесил трубку. Он еще четыре раза готовил себе виски, потом поднялся в спальню и, облачившись в полосатую пижаму, забрался под одеяло. Цезарь положил голову к нему на постель. Гай ласково потрепал его за уши и сказал: «Ты ведь не сбежишь от меня, правда, малыш? Ты никогда не бросишь меня?»

Цезарь преданно заскулил.

Он проснулся от первого же выстрела. Оконное стекло разлетелось вдребезги, а пуля застряла в потолке. Второй выстрел последовал почти сразу. Снизу, со двора, доносилась брань, а потом в комнату вошла мать, чтобы успокоить его, а к дому подъехала машина шерифа Поттса, и мистера Макфая отправили в тюрьму, а из нее в лечебницу.

Когда ночную темноту разорвал третий выстрел, он выскочил из-под одеяла и закричал: «Мама!» Потом быстро подбежал к окну. Просвистела четвертая пуля, расщепив оконную раму почти над самой его головой. Он отпрянул назад и снова закричал: «Мама!.. Мама!.. Мама!» Но не слышно было шагов на лестнице и не видно нигде шерифа Поттса. И только Цезарь рычал и лаял, и, резко повернувшись, он увидел в зеркале свое туманное отражение. Гай Монфорд, тридцати восьми лет от роду.

Цезарь продолжал рычать, а Гай бросился вниз по лестнице. Он накинул пальто, сунул босые ноги в туфли. Пятая пуля попала в боковую стену дома, шестая — со свистом влетела в окно гостиной и отрикошетила в кирпичный камин.

Он открыл заднюю дверь.

Сэм стоял всего в нескольких метрах от него, лихорадочно пытаясь перезарядить винтовку. Для поддержания равновесия ноги его были широко расставлены, легкий ветерок трепал редкие волосы. «Пол! — пронзительно закричал он. — Сукин ты сын! Убил мою жену, ты убил мою жену!» Наконец винтовка была заряжена, ствол вскинут и нацелен в грудь Гаю.

Он шел навстречу Сэму и думал, что вот сейчас он умрет и что ему не страшно. Он даже испытал что-то вроде облегчения и ждал, почти желал, чтобы пуля сразила его, и он обрел бы, наконец, покой и забвение. «Сэм, — сказал он тихо. — Это Гай, Сэм… Это Гай». Возможно, эти несколько слов и остановили пулю, а может, ему и не надо было произносить их.

Сэм опустил винтовку. Он вдруг весь задрожал.

— Гай, — пролепетал он. — Я бы тебя не тронул, Гай… Где твой отец, Гай?

Его отец, возможно, спит сейчас, подумал Гай, и наверняка пьян.

— Я бы никогда не тронул его ребенка.

А у доктора Пола Монфорда и не было никакого ребенка. Он был бездетным.

— Прости, Гай, прости… — Сэм заплакал. Он дрожал всем телом. Он уронил винтовку и, задыхаясь от рыданий, говорил о том, какими друзьями были Лэрри с Гаем, и о том, что он никогда ничего не имел против Гая и никогда, никогда он не тронул бы ребенка доктора Монфорда.