Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Она коснулась его руки, и он сказал:

— Я все это понял уже очень давно. — И они продолжили свой путь по булыжникам Главной улицы под раздетыми вязами.

Доктор Стафинос немедленно взял у них кровь на анализ. Он пожелал им счастья, погладил усики и, не отрывая глаз от своей печатки, осторожно спросил у Гая:

— Так вы, говорите, из Атланты?

— Да, и я уверен, что мы никогда не встречались. — Он взял Мар за руку и поспешно вышел.

Джадсон Блассингейм оказался веселым коротышкой с грушевидной головой. Когда они расписывались в свидетельстве о браке, он заговорщически наклонился к ним через стол и хитро подмигнул. «Завтра в четыре», — прошептал он и приставил к губам вытянутый палец. «Молчок», — добавил коротышка и подмигнул снова. Он продолжал подмигивать, как заведенный, когда они уже вышли из загса и поехали в сумерках к арендованному Мар коттеджу.

У порога Мар попрощалась.

— Сегодня ты будешь спать нам яхте, и выпить тебе придется там же. А здесь мы проведем свой медовый месяц. Я хочу все приготовить как следует, главное — себя привести в порядок. Надеюсь, что этот милый комочек в моем животе не помешает мне выглядеть достаточно привлекательно. И ты не должен видеть меня до свадьбы.

— Мар, мы же не дети.

— Дети, — сказала она просто и безыскусно, потом легонько поцеловала его и вошла в коттедж.

Он оставил с ней Цезаря и поехал в мартовской темени назад, к городу. Он думал о том, как изменилась за прошедшие месяцы Мар. Он встретил ее взрослой женщиной, усталой, почти холодной. Теперь это была молоденькая девушка, простодушная и, в общем-то, несчастная, но нисколько не беспокоящаяся по этому поводу, а может, просто не осознающая трагизма своего положения. И такую он ее любил еще больше. Но было в ее поведении и нечто пугающее, как будто она притворялась, лишь изображала веселость, пытаясь спрятать страх, который владел ею и выходил далеко за рамки медицинских проблем, — как будто у них оставалось слишком мало времени, и если они не будут молодыми, веселыми и беспечными сейчас, если не возьмут от жизни все, что можно, сегодня, завтра и послезавтра у них едва ли будет еще шанс.

Он поставил джип на краю одного из пяти больших причалов и прошел по деревянному настилу мимо нескольких рыболовецких суденышек и маленьких павильончиков с названиями типа «Загляните на огонек» и «У самого моря». Он забрался в шлюпку и погреб к стоящей на якоре «Джулии» через гавань, имеющую форму подковы, и справа по борту у него был Нантукки, слева — Коутью, а прямо — курортный поселок Ваувинет, что в вольном переводе означало просто «Счастливчик».

Счастливчик, счастливчик Гай Монфорд. Он привязал шлюпку, спустился в каюту и разжег керосиновую печку. Налил себе виски, сел на кушетку и произнес вслух: «Я счастливчик». И постарался убедить себя, что туберкулез в настоящее время — уже не такая проблема, как раньше.

Завтра у него свадьба, завтра он уснет рядом с Мар. А сегодня он будет тихонько потягивать виски и думать только об этом и ни о чем больше.

Чужие свадьбы, как правило, мало трогали Фрэнсис Треливен. Она столько их насмотрелась за годы замужества, что в ее сознании все они слились в одну туманную картину с желтыми цветами, белыми платьями, лиловыми орхидеями, органной музыкой и спокойным монотонным голосом Джона. И казалось, даже ее собственная свадьба в городе Ридинг, штат Пенсильвания, ничем от них не отличалась, временами она не могла даже вспомнить, как выглядело ее свадебное платье и что она чувствовала в тот самый важный день ее жизни.

Сегодня, однако, Фрэнсис чувствовала необычное волнение. К трем она уже была одета, к половине четвертого — в третий раз уложила волосы, а за пятнадцать минут до назначенного часа ее буквально лихорадило от необъяснимого беспокойства.

— Успокойся, — увещевал ее Джон. — Не в первый же раз, ей-богу. — Он был в нижнем белье, и она обратила внимание на то, что руки у него белые и дряблые, да и животик торчит — не то, что в их первую ночь и даже в первые годы, когда они регулярно предавались любви по вторникам, четвергам и субботам.

Она не могла успокоиться.

— И все-таки мне это не нравится. Я не против шампанского, но не в нашем же доме его распивать, как ты думаешь? Взять и напиться в доме священника, да еще в пятницу, — недовольно бурчала Фрэнсис.

— Никто не собирается напиваться, — успокоил ее муж, надевая рубашку. Но она продолжала:

— Неужели ты не понимаешь, Джон? Ведь это прямо заговор какой-то против Господа.

— Бог — это моя забота.

— Ты, похоже, думаешь, что он все прощает.

— Иногда он и, правда, прощает.

Джон погладил ее руку, и в эту секунду к дому подъехал джип. Фрэнсис суетливо выбежала из спальни, чтобы открыть дверь.

На Гае был темный шерстяной костюм. Он выглядел смущенным и совсем не походил на человека, который уже был женат, или человека, который уже спал со своей невестой. Несмотря на попытки Джона разубедить ее, Фрэнсис осталась при своем мнении. Ей всегда нравился Гай Монфорд как мужчина, но его взгляды она не одобряла с самого начала. Этакий разуверившийся католик, что уже само по себе плохо, не считая преступления, которое он совершил. Конечно, если бы суду стали известны действительные мотивы убийства, едва ли бы его оправдали…

Нет, не нравилось ей все это, даже сочувствия не вызывало. Она спросила: «Кофе хотите?» Гай ответил: «Нет, спасибо». У Фрэнсис мелькнула мысль, что он, наверное, знает о шампанском, которое купил Джон, поэтому и не хочет надуваться кофе.

Из пристройки показался Джон и, подойдя к Гаю, поздоровался с ним за руку. Вскоре подъехала вторая машина, доставившая к дому священника Маргрет и Джадсона Блассингейма. На Маргрет было темно-синее шерстяное платье с белой орхидеей на воротнике, а на Джадсоне Блассингейме — старомодный костюм, когда-то черного цвета, сильно накрахмаленный воротничок и сапоги, которые при ходьбе немилосердно скрипели. Он ужасно волновался и дважды обошел всех присутствующих, пожимая каждому руку, все время пританцовывая на своих попискивающих сапогах и сверкая отполированной лысиной. Смеялся он тоненько и визгливо и даже подмигивал, казалось, с каким-то мышиным писком.

Сразу началась церемония. Джон занял свое место у окна, Гай встал перед ним, а Фрэнсис села за старое пианино и начала играть «Свадебный марш».

Мар шагнула вперед, опираясь на руку Джадсона Блассингейма. Она была выше его ростом, поэтому вынужденно пригнулась, чтобы ему удобнее было поддерживать ее своей костистой рукой. Фрэнсис подождала, пока отзвучал последний аккорд, повернулась на вертящемся стульчике и глаза ее постепенно затуманились. Нет, конечно, она не одобряла этой свадьбы, нет, нет и нет! И презирала эти непрошеные слезы и ненавидела себя за то, что тронута этой грешной церемонией больше, чем прежними, во всех отношениях достойными.