Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

— Естественно.

— Я как раз путешествовал вдоль побережья на яхте, когда случайно узнал об этом.

— Вот как?

— Завтра мы снова поженимся. Если, конечно, вы сможете срочно проверить нас на реакцию Вассермана.

— Завтра? — доктор на мгновение задумался. — Я думаю, это не проблема. — Он уставился на рентгеновские снимки. — Ну что ж, послезавтра за вами будет последнее слово… — Он вынул из прибора негатив и вставил другой. — Конечно, если бы она прошла осмотр раньше или если бы я раньше сделал снимки… но, увы… Я даю ей стрептомицин, и похоже, что он на нее неплохо действует. — Он кивнул на освещенный экран. — Видите, каверна начинает понемногу затягиваться. Слишком медленно, однако. — Он выключил свет, опять сел за стол и стал вертеть на пальце печатку. — Вы не знакомы с доктором Малкоумом Принсем из Бостона?

— Нет.

— Пару недель назад он приезжал сюда по поводу ремонта своего летнего коттеджа. Зашел поздороваться, и я показал ему снимки. Он сказал, что миссис Слоан должна немедленно лететь в Бостон. Конечно, операцию можно сделать и здесь, но Бостон все-таки предпочтительнее. Однако миссис Слоан категорически отказалась, а мы не знали никого из ее друзей или родственников, кто бы мог повлиять на нее.

— Что ей известно о возможных последствиях операции?

— Она осведомлена об этом достаточно подробно. Знает, что во время операции возможен выкидыш. Но это было две недели назад, а сейчас… сейчас, конечно, каверна уменьшилась, но неизвестно, что будет дальше.

— Насколько я понял, — попытался уточнить Гай, — в настоящее время вы не считаете, что операция необходима, но все же настаиваете на аборте, верно?

— Я ни на чем не настаиваю. Просто это способ решить дело раз и навсегда. Но есть и альтернатива: подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Если она будет поправляться и дальше — прекрасно. Если нет — еще не поздно прервать беременность.

— Понимаю. — Гай обратил внимание на то, что молодой доктор внимательно изучает его лицо. Гай встал и поблагодарил его за беседу.

Доктор Стафинос улыбнулся:

— Ваше лицо кажется мне знакомым, хотя я никак не могу вспомнить, где мы встречались. — Гай не отреагировал на его слова.

— У нее долго не было детей. Боюсь, что она уже не сможет забеременеть после этого, — сказал он.

— Согласен. Именно поэтому я и решился немного подождать. Крайний срок — двадцать шесть недель. Сделаем кесарево сечение, а через три недели удалим часть легкого.

Гай тяжело вздохнул.

— Я уже сейчас могу сказать, доктор, что она даже разговаривать не станет, пока не истекут эти двадцать шесть недель. Сложности начнутся потом, когда она будет поставлена перед фактом, что тянуть дальше нельзя.

— Давайте не будем беспокоиться раньше времени.

— Хорошо. Давайте не будем. — Гай кивнул на прощание и вышел.

На улице сияло солнце. Телефонную линию починили, он зашел в закусочную, чтобы позвонить Джону Треливену и поделиться с ним своими планами насчет свадьбы. Джон обещал оказать ему всемерное содействие. Он сказал, что в городском загсе работает один из прихожан его временного прихода, который при выдаче свидетельства о браке, конечно же, не откажется сохранить в тайне их настоящие имена. Если этого служащего пригласить на свадьбу, а свадьбу справить прямо в квартире Джона…

— Договаривайся на завтра, — согласился Гай. — Сегодня я возьму разрешение, Стафинос тоже пообещал поторопиться со справкой. Нет никакой нужды открываться ему, кто мы такие, если у нас будет такой союзник.

Джон сказал, что он сейчас же идет обрабатывать своего прихожанина, а Гай вышел из закусочной и, с удовольствием вдыхая морозный воздух, медленно побрел под высокими вязами Главной улицы, мимо пустых скамеек, где летом обычно сидели старики, курили и грелись на солнышке или играли в шашки и криббидж, мимо рынка «Оул-Роч», превратившегося теперь в клуб «Пасифик», на вывеске которого значились названия тех самых трех кораблей — «Дартмаут», «Элеонора» и «Бивер», с которых в 1772 г. «индейцы» сбросили в Бостонскую гавань весь ароматный груз.

Он решил взять напрокат джип, чтобы кататься с Мар во время их медового месяца, и стал наводить на этот счет справки на улице, в барах, закусочных, аптеках. Он колесил по всему городу, спускался по Центральной улице, которую в былые времена называли «Улицей нижних юбок», поскольку жены квакеров бегали здесь по магазинам, по улице Квинс, темной улице Индейцев, по Апельсиновой улице, где в один ряд стояли когда-то дома ста двадцати шести китобоев, мимо таверны «Шипе», неподалеку от Ярмарочной и Школьной улиц, потом опять возвратился на Главную улицу, минуя клуб «Пасифик», кирпичи которого из красных уже давно превратились в бледно-розовые. Наконец, у причала он наткнулся на станцию технического обслуживания, где несговорчивый молодой человек согласился, наконец, дать напрокат расхлябанный джип за десять долларов в неделю. Гай заплатил ему за две недели вперед и повел машину по тряской дороге к коттеджу мистера Т. Левиса.

Мар сообщила ему, что Фрэнсис Треливен уже звонила. Джону удалось уговорить того служащего не выдавать секрета, и бракосочетание состоится завтра, в четыре часа, в гостиной у Фрэнсис. Этот служащий (его зовут Джадсон Блассингейм) будет единственным гостем, кроме Фрэнсис и, разумеется, Джона, который с удовольствием их повенчает. Но если Гай считает, что венчание должно проходить в католической церкви…

— Нет, — ответил Гай и воскликнул: «Боже, представляю, что сказал бы старый отец! Это все в прошлом… все в прошлом». Он продолжал повторять это, пока они с Мар усаживались в старенький джип, и даже потом, когда ехали по ухабистой дороге в город.

— Ну, что ты так плетешься, ей-богу, — смеялась она. — Мне ведь не завтра рожать.

Он не ответил.

— Ясно… Был у доктора Стафиноса.

— Естественно. Как я не догадался раньше! Тогда все только начиналось: румянец, блестящие глаза, внезапный жар по ночам.

— Что ж, теперь ты знаешь… и согласен с ним.

— Я согласен, что еще есть время.

— Ну, вот и славно. И оставим это. Разве нам не о чем больше говорить? Завтра самый счастливый день в моей жизни.

— У тебя однажды уже был самый счастливый день. Она пристально посмотрела на него, почти негодуя:

— Мы с тобой старики, Гай, хоть нам еще даже не сорок. У тебя была Джулия, у меня — Лэрри. Но теперь их нет. Они — наше прошлое. А мы продолжаем жить. И завтра будет наш самый счастливый день. — Она помолчала немного. В открытый джип задувал ветер. — Понимаешь, — продолжала она, глядя на него в тусклое, запыленное зеркало, — все это время, пока тебя не было со мной, я думала о том, перестанем ли мы когда-нибудь чувствовать себя виноватыми — мы оба… Помешает ли нам это чувство быть честными в любви, помешает ли быть счастливыми? И мне казалось, что счастья нам не познать никогда. К чему в таком случае пытаться, какой смысл связывать свои жизни? Чтобы в конце концов погубить друг друга? Но вчера ты вошел ко мне в дом, и я вдруг поняла, что ошибалась. Ты со мной — остальное не имеет значения.