Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Постучался Джон:

— Все в порядке, Фрэнсис?

— Ненавижу людей, которые напиваются.

— Что ты сказала?

— Можете войти, капитан.

Джон вошел. У него сразу отвисла челюсть и расширились глаза, потом они стали медленно сужаться по мере того, как в нем поднималось желание.

— Извини, — сказал он, облизывая губы. — Я не знал…

— Я к вашим услугам, капитан.

— Что ты сказала, Фрэнсис?

— Ты можешь взять меня, если желаешь.

— Взять тебя?

— Ну переспать со мной, если тебе милее язык белых людей.

— Ты пьяна, Фрэнсис.

— Ничего подобного. Это обыкновенное кокосовое молоко. Прекрасно действует на мою смуглую кожу. — Капелька шампанского упала ей на грудь. Она смахнула ее, чувствуя, как напрягся сосок, видя, что Джон не может оторвать от него взгляда и стоит, открыв рот, медленно проводя языком по сухим губам.

— Ты можешь поцеловать мои смуглые груди, о капитан.

— Еще только шесть часов, — вдруг брякнул Джон, — и потом… сегодня ведь пятница. Я имею в виду, ты никогда не хотела меня в пятницу. Я, конечно, всегда считал, что это глупо, но все равно, сегодня все-таки пятница.

— К черту эту дребедень! — Она швырнула бокал в стену.

— Фрэнсис!

— Я сказала, иди на мою соломенную подстилку, о белый человек, и катись все остальные к чертовой матери!

В джипе не было боковых занавесок, и холодный ветер продувал их насквозь. Тесно прижавшись к нему, Мар положила голову на его плечо и засунула обе руки ему в карман. Было приятно чувствовать своим телом ее тепло, и он вел машину медленно, чтобы не потревожить Мар, такую близкую, теплую и родную, пока они, наконец, не подъехали по мощенной булыжниками улице к маленькому ярко освещенному ресторанчику, где ожидал их праздничный ужин.

Окна были покрыты инеем, а под ногами скрипели опилки. Крашенные под красное дерево кабинки были здорово обшарпаны, а столики сплошь исцарапаны инициалами многочисленных летних посетителей. Молодожены заказали виски с лимонным соком и, глядя друг другу в глаза, молча подняли бокалы.

Мар сделала маленький глоток и, осторожно поставив виски на столик, спросила:

— Помнишь гостиницу «Линкольн»?

— Помню.

— Помнишь бар в Бостоне и китайский ресторан на маршруте 128?

— Да.

— Ты всегда говорил, что любишь меня. Иногда вслух, иногда лишь глазами. Иногда ты был просто рядом и ничего не говорил. Но я всегда знала.

— Я и теперь… — начал он, но она поспешно зажала ему рот своей рукой.

— Молчи… Теперь моя очередь. Теперь я говорю, что люблю тебя. И тому доказательство — мои слова и мои глаза. А сегодня я признаюсь тебе в любви другим языком. Я люблю тебя, Гай Монфорд.

Долго они сидели не двигаясь, не произнося ни слова, глядя друг на друга и друг в друга. Гай подумал о докторе Стафиносе и о том, что у них еще масса времени. Он слышал, как смеялись чему-то мужчины у стойки бара, как глухо шаркали по опилкам ноги посетителей, как шипел на сковородках жир, — все слышал очень ясно и думал о том, что он любит эту женщину, свою жену, и сказал очень медленно, словно вслушиваясь в каждое произнесенное им слово: «Сегодня было наше рождение. Мне от роду меньше четырех часов, и впереди у нас целая жизнь».

Мар не ответила. Она улыбнулась одними глазами, и он опять подумал, какая она сейчас молодая и пылкая, как не похожа на холодноватую Мар из недавнего прошлого.

Она спросила:

— О чем ты думаешь?

— О далеком будущем.

— Когда нас будет трое.

— О Мар… О боже, Мар! — Нет, это он отложит на завтра.

Потом они ели голубую рыбу с гарниром из обжаренного картофеля. Бармен извлек откуда-то пыльную бутылку отличного белого вина, и они распили ее за обедом. После кофе вышли в холодную темноту, сели в джип, медленно объехали остров по побережью, где, как всегда в марте, грохотали и пенились буруны, потом поехали в глубь острова, где иногда пробегал далеко впереди машины заяц, а на темном безоблачном небе четко вырисовывались искривленные силуэты дикого боярышника, в который, по поверью, вселяются безутешные души старых дев.

Когда они добрались до коттеджа, Мар приготовила ему выпивку в высоком бокале, затем удалилась в спальню и закрыла за собой дверь. Он сел на диван красного дерева и потрепал за уши Цезаря. Потом поднялся, выглянул в окно и увидел за гаванью маяк Бранта, снова сел на диван и прислушался к тихому шороху одежды в комнате наверху. Наконец Мар появилась на пороге спальни в прозрачном белом пеньюаре. Она смущенно засмеялась и села в дальний угол комнаты. Он подумал, что она, и правда, похожа на молодую невесту.

— Помнишь рассказ Дороти Паркер о юной паре в первую брачную ночь?

— Да.

— Это мы.

— Это мы, — как эхо откликнулся он.

— Ты не хочешь надеть пижаму?

— Моя сумка осталась в машине. — Он направился к двери. Она окликнула его: «Не задерживайся», — и он ответил: «Я сейчас». Он взял с заднего сиденья сумку и глубоко вдохнул через нос холодный колючий воздух. Сердце было готово выскочить у него из груди. Он сказал себе: «Мы поженились. Она — моя жена. Мар — моя жена… моя жена», но все никак не мог поверить этому. Он вернулся в коттедж и увидел, что Мар по-прежнему сидит в дальнем углу комнаты в своем девственно белом пеньюаре.

Встретившись с ее любящими глазами, он сказал: «Ну вот» и добавил: «Я пойду переоденусь». Войдя в спальню, надел новую голубую пижаму и заметил на постели свежие простыни и две подушки. Рядом стояли два ночных столика с пепельницами. Он зашел в ванную и, почистив зубы, повесил свою щетку на крючок рядом со щеткой Мар, и, только увидев эти две щетки, поверил, наконец, что они с Мар — муж и жена.

В гостиной они еще долго сидели на расстоянии, не касаясь друг друга, потягивая виски, перебрасываясь словами. Когда пробило двенадцать, Мар сказала:

— Ну вот, ты уже, кажется, хочешь спать?

— Да, я ужасно сонный.

— Ты знаешь, это какое-то сумасшествие.

— Что?

— Так.

— И все-таки?

— После всего, что было, мне кажется, что эта ночь — наша первая ночь.

— У меня такое же чувство.

— Я рада. — Она поставила свой бокал, встала, вышла в спальню и закрыла за собой дверь.

Он допил виски, сполоснул в раковине бокалы, выключил свет и последовал за Мар. Она лежала под одеялом, закинув руки за голову и молча, с нежностью следила за ним своими темными глазами. Он лег рядом с ней и замер, и оставался так долго-долго, потом, приподнявшись на локте, заглянул в ее бездонные глаза и сказал:

— Вот мы и вместе, и я люблю тебя, — и провел трепетной рукой по чистому гладкому лбу, по белой щеке и нежному круглому подбородку, по обнаженной шее и плечам. Она засмеялась и спросила:

— Помнишь, я обещала тебе сюрприз? Раздень меня, милый. — И он увидел ее налившиеся белые груди, большие и круглые. — Ну, как тебе мой сюрприз? — улыбнулась она. — Видишь, как выросли у меня груди, и я ужасно горжусь ими, и это все из-за нашего малыша.