Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

— Гай, — обратился он к нему. — Рад тебя видеть, Гай.

— Давай машину, Чет!

— Что ты говоришь?

— Давай твою машину! — Он выкрикивал это снова и снова, пока Чет стоял, открыв от изумления рот. Придя в себя, лодочник повернулся и суетливо побежал к стоянке, а Гай спустился в каюту.

У Мар было бледное, искаженное от боли лицо.

— Мы опять здесь, — сказала она.

— Да… Я понесу тебя. Закрой глаза. И ни на кого не смотри.

— Я скверная… Глупая… Надо было лететь…

— Нет… Нет, нет… — Он взял ее на руки, направился было к лестнице, потом остановился и поцеловал ее, подумав о том, что теперь им, наверное, очень долго не удастся побыть наедине.

Он произнес:

— Я люблю тебя. Закрой глаза. Не думай о боли. Не думай о людях. Думай о том, как я люблю тебя и как мы поедем в Аризону, и больше ни о чем. — Он поцеловал ее еще раз и поднялся с ней наверх.

На пристани было уже человек десять. Они стояли молча, с любопытством вытягивая шеи. И смотрели на Мар. Не двигались и не разговаривали. Когда между ними вклинилась машина Чета, Гай сказал: «Возьми ее, Чет, только осторожнее. Осторожнее».

Чет поднял Мар на своих больших руках и усадил ее на заднее сиденье своей машины. Гай поднялся на причал и оказался в центре маленькой толпы, которая по-прежнему хранила гробовое молчание. И тогда он сказал: «Это миссис Макфай». Потом, глядя на каждого по очереди и на всех вместе, но никого из них не видя, добавил: «Это миссис Гай Монфорд… Вам понятно?… Миссис Гай Монфорд».

Он сел в машину. Когда затарахтел мотор, толпа расступилась. Гай заметил краску на носу мистера Поука, шрам на щеке Гарольда Симза. Здесь был и Ларсон Уитт и Нэнси Месснер, стоявшая с приоткрытым ртом, и старый мистер Кастнер, который был немного глуховат и все повторял как заведенный: «Что он сказал, что он сказал?»

— Он сказал, что это миссис Монфорд, — ответил Ларсон.

— Что?

— Замолчи, — крикнул Ларсон. — Замолчи, замолчи!

Машина отъехала. Гай держал Мар на руках, как ребенка. Он говорил: «Все хорошо. Мы летим над Аризоной. Я вижу стада скота, целые заросли кактусов. Вон там какие-то разбойники несутся к ущелью. Вот перекати-поле, а вот прелестное ранчо. Маленький мальчик ловит в ручье форель. А это больница. Прекрасная больница, и врачи ждут тебя, как я и обещал». А сам в это время смотрел мокрыми глазами на собственный пустой дом с увядшими в палисаднике весенними цветами, на монумент героям гражданской войны, и черные пушечные ядра, и чугунную пушку, на индепендентскую церковь и гостиницу «Линкольн», винный магазин, ресторан Пата и галантерею Кастнера, на Шеффера-пьяницу, с осоловелым видом сидевшего на ступеньках суда, — смотрел на старые знакомые места и на людей, которых он обманул и предал и которые теперь поворачивали головы вслед машине, мчащейся по Главной улице. Ему хотелось спрятаться от их взглядов, но солнце ярко освещало его лицо.

— На стоянках установили счетчики, — неловко обронил Чет, глядя в ветровое стекло.

— Да?

— Собираются поставить второй светофор — на перекрестке улиц Главной и Водной.

— Да?… Да?

Мар застонала. «Давай поедем напрямик, этим проулком». Чет недовольно пробормотал что-то, повернул машину и выехал на покрытую гравием дорожку больницы «Миллз мемориал».

Ида Приммер уже ждала их у входа в пункт «Скорой помощи». Она стояла, открыв рот, выставив напоказ свои некрасивые зубы. Из-за спины у нее появился доктор Келси. Он был седой как лунь. Посмотрел на Мар, метнул острый взгляд на Гая. Повернувшись к Иде, резко сказал: «Ради бога, скорей носилки!»

Когда ее внесли в родильное отделение, Мар уже не стонала, а лежала неподвижно, закрыв глаза. Гай вошел следом, и Сол спросил его:

— Какой срок?

— Шесть месяцев… Послушай, Сол…

— Твоя личная жизнь меня не интересует. Расскажи лучше о ней. Шесть месяцев и что еще?

— Туберкулез.

Вскинулись и опустились кустистые брови Сола. Он провел жилистой рукой по густой шевелюре и приказал:

— Иди ко мне в кабинет.

— Послушай, Сол…

— Убирайся отсюда к чертовой матери! — и громко хлопнул дверью.

Гай пошел к лифту. Старая толстая медсестра сидела за столом как изваяние. Она сказала:

— Хорошо, что вы вернулись, доктор Монфорд.

— Спасибо.

Он спустился вниз, пересек приемную и вошел в кабинет доктора Келси. Закрыв дверь, сел в кожаное кресло и стал ждать. В буфете стояла бутылка виски, и он выпил две полные рюмки. Где-то в глубине коридора запищал ребенок. «Интересно, чей?» — пронеслось у него в голове. Он выпил еще и снова сел, обхватив голову руками. Прошло много времени, когда, наконец, открылась дверь, и в кабинет вошла Фрэн Уолкер и остановилась на пороге. Спокойная, невозмутимая, в белом накрахмаленном халате.

Она закрыла дверь и произнесла бесцветным голосом:

— Мальчик. Кило триста. Синюшный, конечно. Пока все хорошо.

Он поднял голову.

— А Мар? — спросил он.

— Миссис Макфай… Миссис Монфорд… С ней все в порядке. — Фрэн пересекла комнату, наполнила его рюмку и сунула ему в руку.

— Фрэн…

— Молчи. Ни слова.

Он залпом осушил рюмку, а Фрэн стояла рядом и смотрела на него, облизывая и без того влажные губы. Когда она забирала у него рюмку, рука у нее дрожала.

— Вы женаты, и это твой ребенок, и все началось еще тогда?

— Да.

— Я знала, что ты ее любишь. Но я не все знала. А теперь я знаю все-все.

— И все остальные тоже. — Он крепко зажмурил глаза и открыл их только тогда, когда услышал голос Сола Келси: «Ты можешь зайти к ней».

Он пошел за Солом. Они поднялись на лифте, прошли по коридору с зелеными стенами до комнаты 4«Б». «Как раз рядом, — подумал он, — 2«Б» — для Лэрри и теперь 4«Б» — для Мар».

Сол открыл дверь. Мар лежала тихо, словно спала. Она медленно подняла веки. Глаза у нее были черные и блестящие.

— Мальчик, — прошептала она.

— Да.

— С ним все в порядке и со мной тоже. Видишь, Бог не оставил нас. Он услышал и не оставил нас.

— Мар.

— Мы купим ему шотландского пони. Я научу вас обоих ездить верхом. — Она улыбнулась и закрыла глаза.

Он поцеловал ее и вышел. В коридоре доктор Келси сказал:

— Мне потребуется история болезни.

— Она у доктора Стафиноса, больница «Коттедж» в Нантукки.

— Сейчас же сделаем рентген. Ее чем-то лечили, конечно.

— Стрептомицин.

— Прекрасно. На ребенка особенно не рассчитывай, Гай. Он, конечно, может и выжить. Только я таких случаев не помню.

— Я знаю.

— Ну разумеется. — Он повернулся и пошел к лифту. Обернувшись, добавил: — Между прочим, пару недель назад пришло разрешение — если тебя это, конечно, еще интересует.

— Нет, уже нет. — Проходя мимо большого окна, за которым находились боксы, Гай увидел Иду Приммер, прилаживающую кислородные трубки крошечному краснолицому малышу. Она заметила его и смутилась. Он пристально смотрел на новорожденного. Сколько он их перевидал — все были на одно лицо. А этот совсем другой, думал Гай. Меньше, конечно, но дело не в этом. Он совсем другой, потому что это его ребенок и еще потому, что он скоро умрет.