Вальдемар Лысяк - MW-14-15-16

истории этих извечно русских земель. И как они давали себя

обмануть себя высшему польскому обществу, притворявшемуся

перед нами в верности к правительству, тайно же и явно стре-

мящемуся к уничтожению всего российского. Все они искушали

генерал-губернаторов и перетягивали на польскую сторону,

главным же образом - женщины, что жертвовали стыдом своим и

честью, дабы добиться сих целей."

W: "Женщины! Польки! Низко кланяюсь я Вам! Вы и к молитве

пригожи, и к танцу огневому (...) Видал я, как храбрая Ген-

рика из Пустовойтовых на лошадке каштановой, одетая в корот-

кую чумарку (...), средь тысяч пуль скакала, жизнь свою на

опасность выставляя, от одних рядов к другим, прибавляя от-

ваги воинам краткими и боевыми выкриками. Видел я, как с об-

наженным палашом гонялась она средь града пуль за сбежавши-

ми, молотя их плашмя по спинам и крича: Ах, трус, а ну, в

бой! Победить или умереть! И как не стыдно!... Под ударами

такими сам костный мозг стыть обязан был, ибо я предпочел бы

сотню раз умереть, чем если бы девушка меня в бой подгоняла,

Славная это героиня, достойная наследница Эмилии Платер."

М: "Польская пропаганда выставляет в самом невыгодном свете

мою деятельность по усмирению бунта, утаивая все жестокости,

совершенные повстанцами (...) Лишь полнейшим уничтожением

всез тех вертепов варварских и разбойничьих и выселением

всех жителей в отдаленные губернии мог я прийти к тому, что-

бы приостановить жестокость повстанческих банд (...) и раз-

бой над беззащитным народом."

W: "Нам со всей жесткостью запрещено было на марше, входя в

деревню, из колонны выходить, чтобы в дома заскакивать, да-

бы предупредить возможные инцеденты. Один косинер рвался в

избу, унтер-офицер удерживал его, притом громкий спор начал-

ся. Подбегает майор Чаховский, и узнав о причине ссоры, без

всякого полевого суда, на месте, у нас на глазах из ре-

вольвера палит в лоб косинеру. Не мое дело решать размыш-

лять сейчас, был он или не был вправе..."

М: "По распоряжению революционного правительства банды раз-

делялись на небольшие отрядики по 20-25 человек, размеща-

лись они по лесам во всех уездах, где только было можно, и

неустанным терроризмом удерживали все население в постоян-

ном страхе, повсюду учреждая полицейских или так называемых

вешающих жандармов, что следили за общим настроением. Тех

же, что проявляли склонность к правительству (царскому -

прим. авт.), затаскивали в леса и вешали, перед тем изде-

ваясь над такими всяческими мучениями, не щадя даже женщин и

детей."

W: "Перед наступлением полуночи мы увидали вдали огоньки, к

которым тут же живо поспешили, считая, что нас ожидает от-

дых в деревне. Но какой же неожиданностью было для нас, ког-

да вместо желанного отдыха после приблежения к тем огням,

прямо в лицо раздался залп царской роты (...) Бедняга Ста-

чиньский, раненый прямо в колено, падает рядом со мной. Нес-

частный умер в госпитале, после ампутации ноги, после того,

как во время операции, как ни в чем ни бывало курил сигару,

а уже в самом конце спокойно сказал: "А ногу мою пошлите ца-

рю на бульон!" (...) Мы навалились на царских, капитана

схватили живьем, и он еще долго ездил с нами в фургоне, а

все дивились на него будто на белую ворону; и уже потом,

когда меня в обозе уже не было, слыхал я, что его повесили,

потому что один раз он уже побывал в плену, и был выпущен

под

М: "Посаженный в крепость (...) Шиманьский (...) дал чест-

ное слово польских революционеров (...) Два чиновника,

недотепы (sic! - прим. авт.) Долгоруков и Чернышов, выпроси-

ли у царя разрешение выпустить Шиманьского, и тот, снабжен-

ный деньгами, торжественно отбыл в Париж. Но, как только

переехал границу, из первого же города выслал оскорбитель-

ное благодарственное письмо князю Чернышову, в котором

выявлял всем их подлость и глупость, ибо, как могли они

предполагать, что он, поляк, решится нарушить собственную

присягу и выдаст в руки русских польские интересы".

W: "И тут нам дают знать, что неподалеку, в корчме, находит-

ся пятьдесят казаков. Тут же конница отправилась поиграть с

ними (...) Наши конники добрались до корчмы, но казаков за-

стали уже удирающими, догнали их, пятерых убили, а шестого,

раненого, привели с собою, остальные казаки сбежали. Но эта

небольшая победа нам обошлась дорого, потому что трое наших

храбрейших парней пало в этой стычке, а нащих трех я не про-

менял бы и на пять десятков всяких иных."

М: "Этот новый способ действий повстанцев доставлял немало

сложностей для воинской администрации - маленькие отряды в

лесу было трудно выловить; повсюду ширились тревога и терро-

ризм, только и слыхать было про искалеченных, убитых или по-

вешенных бунтовщиками (...) Посему, необходимо было предпри-

нимать чрезвычайные меры для укрощения этих ужасных в пос-

ледствиях для всей страны выступлений. Следовало изничто-

жить жандармов-вешателей и небольшие повстанческие кучки,

которые до сих пор еще находили приют у мещанства и свя-

щенства и получали провиант из усадеб мелкой шляхты".

W: "Помню, попал к нам в руки чиновный, что отравил нам всю

хлебопоставку; в нашем обозе было уже 300 буханок такого

хлеба, и наверняка бы потравились как крысы, если бы нас не

предупредил один почтенный еврей (...) Помню, стояли мы ла-

герем в какой-то деревушке, принадлежащей одному магнату.

Управитель усадьбы (...), видя, что основное войско уже от-

правилось дальше, а с несколькими справиться будет легко,

бросается на них со слугами, крича: "Вязать бунтовщиков!"

Наши молодцы наглецов палашами отогнали (...) Солдат с ору-

жием поставили в каре, и я был с ними. Тут же провели след-

ствие и военный суд. Должен признаться, что преступник, хлеб

отравивший, хоть умел умирать. Не ответил ни словечка, ког-

да же ему прочитали смертный приговор, только рукой махнул

(...) Тем временем косинеры уже и ветку на сосне приготови-

ли; к нему подошли четверо других и одели ему на шею петлю

(...), так что через несколько минут он уже был мертв. Ка-

пеллан встал под телом повешенного на колени и прочел молит-

ву за его грешную душу. При всем этом присутствовал и пан

управляющий (...) Адьютант со всей вежливостью подошел к не-

му, говоря: "Ну вот, теперь и ваша очередь..." Тот бросился

в ноги к генералам, винясь, оправдываясь, что был тогда

пьян. Генералы, смилостившись над его сединами и посчитав,

что и так уже наказание понес, простили его и оставили в

компании висельника в лесу (...) Это впервые присутствовал я