Раду Чобану - Сумерки

— Как вы себя чувствуете, дорогая? — сладко пропела она, утирая глаза платком.

Олимпия по достоинству оценила и платок, и искреннее участие, но ответила холодно, с нарочитым смешком:

— Прекрасно, дорогая! Вы же знаете, психам не бывает плохо!

Наталия, может быть, впервые в жизни онемела от неожиданности. Олимпия не дала ей времени опомниться, и поле боя осталось за ней. И Наталия, отступив, уверилась, что Олимпия безнадежна.

Ум Олимпии был ясен и трезв как никогда, но она была бессильна против своих страхов — она боялась лишиться этой ясности. Она следила за каждым своим шагом, анализировала каждое ощущение и безропотно продолжала ходить на лечебные сеансы, хотя всегда испытывала такой же безотчетный звериный ужас перед лечением, как та девушка в приемной.

Север не сомневался, что Олимпия окончательно выздоровела, но считал необходимой формальностью закончить курс лечения. Каково же было его удивление, когда после третьего сеанса, пока Олимпия находилась еще в процедурной, доктор Рамиро вызвал его к себе в кабинет. Как и в первый раз, Рамиро сидел на краю стола, курил трубку, одетый в тот же спортивный костюм вишневого цвета. Он указал Северу на кресло, и старик робко и послушно сел, почувствовав себя пациентом. Рамиро попыхивал трубкой и молчал. Несколько секунд они смотрели друг на друга, но старик вскоре отвел взгляд, закашлялся, уставился в потолок, потом в окно.

— Я бы хотел вам кое-что предложить, — произнес наконец Рамиро.

Старик вопросительно взглянул на него.

— Это пойдет на пользу и вам, и вашей супруге, — продолжал доктор. Север с нарастающим беспокойством глядел на него. Рамиро слез со стола, прошелся по кабинету, — хорошо бы вашей жене остаться на некоторое время здесь.

Старик растерялся. Как? Она же совершенно здорова. Зачем? Он приподнялся в кресле и спросил:

— Ей опять стало хуже?

Рамиро замахал рукой: сидите, сидите, и — ответил:

— Нет, нет, не хуже. Лечение идет своим чередом. Однако всегда существует опасность рецидива. Нам, психиатрам, всегда приходится двигаться на ощупь, по неизвестным материкам. Вечный бег с препятствиями, чреватый любыми неожиданностями. Я думаю, что госпоже Молдовану было бы полезно продолжить лечение под моим непосредственным наблюдением. Тем более что я собираюсь применить химиотерапию. А лекарства лучше принимать под надзором врача.

Доктор говорил, Север все глубже уходил в кресло, съеживался, сжимался. Препятствия… Надзор… рецидивы. Это последнее слово стало таким привычным, оно, словно шип, больно вонзилось в сердце, и боль ни на секунду не отпускает.

— Полагаю, что вы живете в постоянном напряжении. Уверен, что следите за каждым словом и движением вашей супруги, малейшее отступление от привычного повергает вас в панику. Несколько дней покоя, разлуки и отдыха пойдут и вам на пользу.

Вцепившись в подлокотники, старик как рыба глотал ртом воздух. Словно угадав его желание, Рамиро открыл маленький бар в столе. С ловкостью заправского кельнера налил и протянул Северу стакан минеральной воды. Север признательно посмотрел на него. Север пил воду маленькими глоточками и думал, что лечение разорит его. Все знали, что санаторий Рамиро стоит бешеных денег. Но лечиться в санатории Рамиро считается чрезвычайно аристократичным, хотя что по нынешним временам значит аристократизм. Нет, это все глупости, в первую очередь следует подумать об Олимпии. Разорится он в любом случае, но хотя бы будет знать, что сделал для Олимпии все, что был в силах сделать. А что если Рамиро шарлатан, как утверждают многие, заурядный мошенник, который вообразил, что у Севера денег куры не клюют, и решил поживиться? Кто скажет, где тут правда, где ложь?

Север вернул доктору стакан и вытер платком внезапно выступившую испарину.

— А долго она пробудет у вас? — спросил он потухшим голосом.

— Нет, дней десять, недели две, не больше…

Две недели! Господи, спаси и помилуй! Он непременно должен что-то продать…

— Но разве она согласится?

Он спросил наудачу, хватаясь за последнюю соломинку, прекрасно понимая, что согласие ее ничего не значит.

— Госпожа Молдовану возражать не станет, — уверенно отвечал Рамиро.

— Вы говорили с ней? Вам следовало сначала обсудить это со мной.

— Нет, нет, с ней я еще не говорил, но знаю, ее преследует страх, и она согласится.

Олимпию преследует страх! Такое ему в голову не приходило! Нет, видно, этот сумасшедший лекарь на три метра под землей видит… Что ему возразишь? Придется согласиться…

Вопреки предположениям Рамиро одиночество не пошло старику на пользу. Он сделался беспокойным, не мог усидеть на месте, спешил, бежал, суетился. Жизнь стала казаться ему ненастоящей, вот-вот должно было что-то переломиться, он жил, как живут в чужом доме, с готовностью в любую минуту собрать вещи и уйти куда глаза глядят.

Утром он бегал по городу и вел переговоры с разными подозрительными личностями — перекупщиками с черного рынка. Он понимал, что его надувают, и все-таки продавал все подряд: за бесценок продал мебель из желтой гостиной, из столовой. С бильярдным столом пришлось повозиться, но не из-за его величины и тяжести, а из-за того, что бильярд стал считаться игрой бездельников-белоручек, спроса на него не было, никто не хотел прослыть буржуем. Север и сам побоялся включить его в опись распродаваемой мебели и с облегчением вздохнул, когда знакомый старик-столяр купил стол на материал и, разобрав, уносил по частям несколько дней подряд. Север распродавал и мелочи: серебро, хрустальные бокалы, свадебный подарок шурина Думитру, розенталевские тарелки, ручной работы гобелен, арабские молитвенные коврики тоже ручной работы. В другие времена на деньги, вырученные за все эти вещи, он мог жить с семьей, ни в чем себе не отказывая, самое малое год, сейчас ему давали за них гроши, он чуть не плакал от жалости и унижения, но ему надо было платить налоги, платить Рожи и жить. А заграничные лекарства для Олимпии? Они тоже стоили денег. Его тревожили предстоящие объяснения с Олимпией. Вернувшись домой, она неизбежно обнаружит пропажу, и надо будет деликатно объяснить ей, что произошло: ко многим из этих вещей она привыкла и привязалась. Север не знал, лучше ли ей сказать все сразу или выждать, пока она сама обнаружит исчезновение то того, то другого, понадеявшись, что пропажу кое-чего она так и не заметит.

Он узнал, что в городе существует барахолка, где все можно и продать, и купить, и посещают ее самые что ни на есть приличные люди города. Сам он, конечно, ничего продавать не станет, это было бы уж слишком, но возможно, найдет посредника, который согласится за комиссионные продать для него кое-какие вещи. Несомненно, что его как всегда облапошат, но что поделаешь: люди его круга всегда пользовались услугами посредников.