Раду Чобану - Сумерки

— Хе-хе, — недоверчиво засмеялся старик: — Хорошо бы… Но знаете, в народе говорят: весна всему голова…

Господин Ариняну заулыбался, потом многозначительно помолчал и подцепил вилкой маслину.

— Видите ли, весна уже на носу, будем же реальными оптимистами…

— Боюсь, что легче быть трезвыми реалистами.

— Нехорошо, господин адвокат, нехорошо. Никогда нельзя терять веры в лучшее.

Старик рассмеялся, словно услышал что-то забавное, и пояснил:

— Это я смеюсь анекдоту. Встретил на днях моего бывшего шофера Петера. Затащил он меня в подворотню, а то, не дай бог, кто услышит, и рассказал… Говорит, что болгарский… Сейчас вы убедитесь, что болгары бо́льшие реалисты, чем мы… Хе-хе! Правда, мы за столом, но вы уж простите…

— Рассказывайте, рассказывайте!

— Говорят, в Болгарии оптимисты утверждают: через год мы будем есть дерьмо, а пессимисты прибавляют: если оно еще будет.

Ариняну расхохотался:

— Отлично, господин адвокат! Восемь лет тюрьмы, не меньше!

— Боже упаси, — серьезно ответил старик и, приподняв угол скатерти, постучал по дереву.

Господин Ариняну тоже посерьезнел.

— Все так, но нынешнее наше положение естественно, поскольку мы переживаем революцию в самом прямом смысле этого слова.

Старик откинулся на спинку кресла.

— Но, дорогой господин Ариняну, сделайте милость, объясните, кому нужна эта революция?

Тот, смеясь, поглядел на Марилену.

— Безусловно, не нам с вами. Но нашлись люди, которым, оказывается, она была нужна.

Север вытащил нож и аккуратно отрезал тоненький кружок колбасы.

— Мы сами виноваты, — проговорил он, посасывая колбасу, — надо было вовремя поставить их на место.

Ариняну закурил и пустил дым в потолок.

— Боюсь, что мы не сумели бы этого сделать. Некоторых людей невозможно поставить на место, потому что места они берут сами…

Мда… этот Ариняну неглуп, но и он не верит в лучшее…

— Вы читали Маркса? — спросил Ариняну.

— Нет, — решительно ответил Север. — И не желаю читать!

— И правильно делаете. Если у вас сохранилась капля оптимизма, вы бы и той лишились.

— А вы читали?

— Приходилось. И жалею, ибо — уверяю вас совершенно искренне — убедился, что мы проиграли.

— Вот как?

— Довольно, хватит вам. Что за мрачные разговоры, — вмешалась Марилена, ставя на стол вазу с финиками. — Влад, возьми фиников и иди кончай уроки.

Когда Влад вышел, Ариняну достал откуда-то из-за стула изящную бутылку с причудливой этикеткой.

— Это вино католического епископства из Албы-Юлии, — пояснил он, наполняя бокалы.

Чокаясь, Север еще раз подумал: странно, что он встретил этого человека здесь у Марилены, что на столе столько деликатесов, даже вино…

Марилена обменялась взглядом с Ариняну.

— Папа Север, — нерешительно начала она, — мы сочли своим долгом сказать вам…

Старик все понял. Он промокнул усы салфеткой и откинулся на спинку кресла.

— Да, я слушаю…

— Папа Север, господин Ариняну сделал мне предложение, и я дала согласие. Вы ведь не сердитесь, папа Север, правда? — поспешно добавила она, — наши отношения ведь не изменятся…

Все, все покинули его. И Марилена, Марилена тоже от него ушла. Ушла, не посоветовавшись с ним, не спросив у него благословения? Хотя почему она должна была спрашивать у него благословения? Ливиу умер, они ей теперь и не родственники даже. Спасибо и за то, что она сообщила ему… Он поддел маслину и положил ее в рот, вспомнил, что только что съел сладкий финик, и выплюнул маслину на тарелку. Поднял бокал и через силу улыбнулся.

— Поздравляю, я рад… Благослови вас бог! Вы достойный человек, господин Ариняну…

— Польщен оказанной мне честью, господин Молдовану.

— Зовите и вы меня папой Севером. Я верю, что вы полюбите ребенка, как любил его покойный отец…

— Не беспокойтесь, мы с Владом давние друзья, еще со Стына Вале.

Друзья… Видно, ты тогда еще все рассчитал… Ловкач… Жулик ты, вместе со своей фабрикой перчаток. Одно утешение, что ты свой…

— А Влад знает?

— Да.

Значит, знали все, один он ничего не знал. Настоящий заговор. А не позвони он сегодня, так и не узнал бы? Нет, нет, Марилена…

От кофе он отказался, убоявшись, что не заснет.

— Этот кофейный сервиз я тебе не позволю продавать, — сказал Ариняну.

— Да и незачем ей теперь вещи продавать, — поддержал старик.

— Да, да, вы правы, сейчас распродавать вещи не нужно, не сегодня завтра установят твердую валюту.

Твердая валюта! Твердая валюта старика доконала. И это после того как он распродал все, что у него было! Как же он не предусмотрел, как ничего не разузнал? Он поперхнулся кофе, закашлялся, покраснел. Откашлявшись, он спросил с испугом:

— Вы считаете? Откуда это известно?

— Из самых достовернейших источников, можно сказать из первых рук. Самое большее через два-три месяца. Впрочем, это и так ясно: пора кончать с инфляцией.

Север больше не мог оставаться здесь. Голова у него шла кругом. Ну и денек! Это было выше его сил. Ариняну подал ему пальто. Час был поздний, трамваи ходили редко. Старик отправился домой пешком. На улицах было пустынно, ветер резко свистел в проводах. Ежась от холода, старик жался поближе к домам, и из каждого окна пустотой и мраком глядело на него одиночество.

ЧТО ЖЕ Я ЕСТЬ? — мучительно раздумывал я, копаясь в прошлом, — мне казалось, что именно там отыщется ответ. Правда, с некоторых пор у меня не стало времени этим заниматься. Редко-редко всплывает в памяти то одно, то другое и снова заставляет меня задумываться. Что-то главное, скрытое таинственной завесой, так и осталось загадкой, а то, что мне удалось приоткрыть, выстраивается, примерно, в такую картину:

Ты получил жизнь или, как говорили наши прадеды, появился на свет божий, — в дни великого исторического перелома. Ты выбрал для себя единственно верный путь, хотя все вокруг толкало тебя на то, чтобы ты уклонялся от него и сопротивлялся ему. Выбрал ты этот путь не из корыстных соображений, не ради спасения собственной шкуры и не ради карьеры, как многие твои милые друзья, на которых можно было б указать и пальцем, если бы жест этот считался приличным. Но удивительно вовсе не то, что выбран именно этот путь, тут нечему удивляться, удивительно другое, как сумел его выбрать ты, когда все вокруг этому противилось.

Твои деды — благопристойные буржуа. Не ретрограды, конечно, но и не бог весть какие прогрессисты. Не стоит обольщаться тем, что Север когда-то числился либералом, а Иоан Богдан считался некогда социал-демократом. Оба они были сенаторами, знали все закулисные прелести тогдашней политики, и что творили сами, одному богу ведомо, а тебе приходится ограничиваться домыслами. Но одно ясно, их прогрессивность не шла дальше поверхностного гуманизма, иначе говоря, некоторой сентиментальности и желания свобод, которые, однако, гарантировали бы им благополучие, а точнее, сохранность имущества.