Раду Чобану - Сумерки

— Теоретически да, но на практике ты и сама не раз убеждалась, как все делается.

Иоана заколебалась.

— Пройдут годы, — помолчав, ответила она, — и ты увидишь, что я права. — Она обернулась ко мне, погладила по голове. — А ты, старичок, не унывай. Было нас двое, теперь будет трое. Я про тебя рассказывала Аурелу. Будем теперь, как три мушкетера, — засмеялась она.

Я вздохнул с облегчением.

Мама предложила не говорить пока бабушке Наталии, что Аурел коммунист. Но бабушка как-то об этом пронюхала и закатила такой грандиозный скандал, что передать трудно. Она грозилась проклясть Иоану и на порог ее не пускать. Поэтому все лето Иоана провела у нас.

А осенью приехал дедушка Иоан и без ведома жены благословил Иоану и дал ей денег на свадьбу.

В октябре Иоана с Аурелом поженились, об этом она написала мне в письме. А на зимние каникулы неожиданно приехала к нам одна, без мужа. Она ужасно похудела, под глазами у нее легли синие тени, и была она сама не своя. Рассказала, что у Аурела произошел крупный разговор с одним ответственным товарищем из уезда: тот просил Аурела написать вместо него статью, Аурел отказался и заявил, что каждый должен думать своей головой и работать сам. Они повздорили, и возмущенный Аурел бросил роковую фразу: «Я не для того боролся в подполье, чтобы меня эксплуатировали умственные импотенты».

После этого, несмотря на диплом юриста, Аурела направили работать диспетчером по погрузке зерна, а через неделю арестовали.

Иоана устроилась работать в каком-то богом забытом селе. Ее заставили развестись с мужем, она развелась. Шесть лет она жила ожиданием. На каникулы приезжала к нам. В правильности избранного ею пути она не сомневалась, это заставило и меня тоже оставаться твердым в своих убеждениях. А через шесть лет вернулся из тюрьмы Аурел седой, но не утерявший веры в свое дело. Он знал, что Иоана ждет его, и это придавало ему силы. Они снова поженились, Аурела восстановили во всех правах. Ему очень хотелось встретить того типа, который требовал от него статьи и упек в тюрьму, но того и след простыл. Теперь Аурел корреспондент «Скынтейи», и мы опять дружим, как три мушкетера. Но это уже другая история…

Мне кажется, что дружбе нельзя научиться в школе от учителей, от случайного соседа по парте или по классу, с которым меняешься марками или этикетками. Дружба возникает независимо от возраста, ей нужна общность убеждений и интересов, и тогда она, пройдя через все испытания, остается крепкой как прежде.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО я узнал тоже у себя дома. С Ариняну, моим будущим отчимом, я впервые встретился в Стына де Вале. Я и сегодня уверен, что, проговорив несколько минут с человеком, могу понять, с кем имею дело. И все-таки в Ариняну я обманулся. Меня сбило с толку его обаяние и привлекательная внешность: высокий, стройный, с легкой сединой, всегда любезный. Он рассуждал о политике, играл с дедушкой в бильярд, словом, стал в нашем кружке своим человеком, что при его опыте и умении оказалось не так уж трудно. Я смотрел ему в рот, он был образован, прекрасный рассказчик. Казалось, нет на свете книги, которую он не читал, и вопроса, на который не мог бы ответить. Иной раз люди любят щегольнуть своей начитанностью, давая почувствовать собеседнику все его ничтожество. Они как бы говорят: «Видишь, как я умен, а ты был дураком и останешься!» Ариняну был не таков, он отвечал просто, скромно, давал понять, что ты по чистой случайности не знаешь того или этого.

Первый его визит к нам после Стына де Вале меня насторожил. Когда позднее мама, смущаясь, сказала, что он будет моим новым папой, мне он сразу разонравился. Я тут же заподозрил, что он подъезжал ко мне в Стына де Вале неспроста, что вовсе не случайно расспрашивал о маме, а я, болван, все ему охотно и подробно рассказывал. Мы с мамой тогда впервые расстались на такой долгий срок, целых две недели, я скучал и был очень рад с кем-нибудь о ней поговорить.

Мне было жаль дедушку, особенно когда мама попросила ничего не говорить ему. Бабушка Олимпия не очень-то жаловала маму, это я давно заметил, но с дедушкой у них была почти дружба. И мы с дедушкой души друг в друге не чаяли, и я чувствовал себя виноватым, что приходится что-то от него скрывать. Как-то вечером дедушка пришел к нам, когда у нас был Ариняну. Мама отослала меня делать уроки, и я был этому очень рад. Я думал о том, как расстроится дедушка, когда узнает ошеломляющую новость о мамином замужестве. Когда я вернулся в комнату, все было позади, дедушка даже казался веселым. «Каков старик!» — подумал я. Дедушка держался молодцом, хотя оборвалась последняя нить, связывавшая его с прошлым.

Я все время думал об отце и мучился. Но в конце концов решил, что мама права, ей одной трудно, я еще учусь, а дедушка уже не может ей помогать, вещи она почти все распродала, а, кроме того, с горечью подумал я, мама еще совсем молодая, может, она влюбилась в Ариняну. Он все-таки красив, как артист в кино. Мы обсудили все с Иоаной и согласились на том, что не имеем права мешать маме, раз никому это не приносит вреда. А разве отчим — это хорошо? Как я могу так думать? Почему, если отчим, то обязательно плохо? Почему он не может любить меня? Потому, что не родной отец? Или потому, что в сказках братьев Гримм так не бывает?.. Ладно, поживем, увидим. Мама дала мне понять, что последнее слово за мной, и я дал согласие, гордясь тем, что я такая важная птица и от меня все зависит.

Поначалу дела шли хорошо. Фабрика Ариняну работала полным ходом, и мама перестала ездить на барахолку продавать вещи. А я избавился от необходимости таскать узлы из дому на рынок и обратно. Ариняну, как мне кажется, потихоньку занимался и спекуляцией, потому что в доме у нас появились такие деликатесы, каких днем с огнем не сыщешь. И откуда он только их брал? Относился он ко мне по-прежнему хорошо, но недели через две после того как он поселился у нас, произошел случай, после которого я его возненавидел.

У меня были два старых приятеля: белый плюшевый заяц Хази и желтый медвежонок Тэдди. Были они потрепанные, замусоленные, штопаные-перештопаные. Но стояли на самом видном месте, на моей кушетке. Они были для меня с мамой, как живые, будто домовые или гномики, которые хранят дом от бедствий. И в разговорах мы всегда упоминали их, называя по имени. Так повелось еще с тех пор, когда я был совсем маленьким, и продолжалось теперь, когда я уже вырос. Мы относились к ним, как к домочадцам. Тэдди и Хази сторожили наш дом.

И вдруг они исчезли. Я их искал повсюду, искал сам, потом с мамой, мы весь дом перевернули вверх тормашками. А вечером, когда вернулся домой Ариняну, спросили, не видел ли он случайно Хази и Тэдди. Он ответил, что нет. Было это зимой. На другой день я как всегда принялся растапливать печь, выгреб из печурки золу и вдруг увидел два проволочных скелетика. Я смотрел и не верил своим глазам, порывшись в золе, я вытащил и глаза: Тэддины — черные две стекляшки, и Хазины — красные. Мне было уже пятнадцать лет, но, не удержавшись, я ткнулся лбом в холодную железную стенку печки и заплакал.