Тонино Бенаквиста - Сага

— Мне будет не хватать перцовки, — говорит Жером. — Надо поскорее привыкать к двойному «Джеку Дэниэлсу».

Я заказываю то же, что и он. Тристан ждет его снаружи, развалившись в «рено-эспасе», который они взяли напрокат два дня назад. Наверное, я никогда не видел Жерома таким счастливым, как в этот вечер. Он обещал мне показать фильм, где Совегрэн попадает в невероятную ловушку. К написанию этой пьески я тоже слегка приложил руку. Если диалоги полностью принадлежат Жерому, то беглое появление Спилберга — моя идея (я исходил из своей теории максимального правдоподобия посредством раскрутки и наворота). Сколько часов мы угробили на эту простенькую сцену, которая на бумаге занимала не больше пяти листков. Написав уже восьмой или десятый вариант, мы дали почитать его Луи, который поправил две-три реплики и дал нам свое благословение, назвав психами. Сейчас Жером может считать себя богатым человеком, вернувшим себе счастье и самоуважение. Голливуд у него почти в кармане. Похоже, что он смакует не столько бурбон, сколько каждую минуту нашей последней встречи, словно запасая воспоминания впрок.

Луи заказывает граппу. Так он по-своему дает нам понять, что уже далеко. Как и остальные, впрочем.

— Типично для новичков — носятся как дурни с отправной идеей, надеясь, что финал найдется где-нибудь по дороге.

Финал. Ему требовалось найти какой-то финал, прежде чем покинуть Париж. Осаждаемый призраком Лизы, он больше не мог откладывать свой поединок с актером. Единственной, кто смог прийти ему на помощь, была Матильда. Червонный козырь нашей хитроумной команды, непревзойденный советник по сердечным делам и спец по изменам, она, как никто другой, умеет расшифровывать странный язык ревности.

На экране телевизора в углу бистро вижу, как лицо ведущего двадцатичасовых новостей исчезает за титрами. Сейчас пойдут реклама и сводка погоды: начался обратный отсчет. Слишком поздно менять что бы то ни было.

— Интересно, какую физиономию состроил бы ваш Маэстро, увидев хоть одну серию «Саги».

Луи показывает на огромную, битком набитую спортивную сумку.

— Я беру ее с собой на кассетах всю целиком, включая последнюю серию, Уильям сделал мне копию. Уверен, что Маэстро оценит ее по достоинству, хоть и нервно дергается всегда при одном только взгляде на телевизор. Хочу показать ему все, что сделал вдали от его глаз.

«Вдали от его глаз». Всякий раз, как я думаю о Маэстро, мне представляется глаз. Или взгляд. Взгляд кого-то подглядывающего или недреманное око Господне. По глазам Луи видно, что он ждет не дождется их встречи.

Счастье наших друзей не всегда совпадает с нашим.

— Когда твой поезд, Луи?

— Через полчаса, с Лионского вокзала. Завтра к десяти буду в Риме. Больше всего боюсь пригородного до Палестрины. Об итальянских поездах можно целый сериал сочинить…

— Если хочешь, могу тебя подбросить до вокзала, в «эспасе» еще найдется место. Мне надо будет забрать Оону и тридцать кило ее шмоток, которые она накупила в Париже.

— У тебя прямой рейс до Лос-Анджелеса?

— Сперва завернем в Монтану, я оставлю Тристана у нее. Не знаю, кому еще мог бы его доверить, пока там не осмотрюсь.

Похоже, все расписано как по нотам. Матильда ищет свои сигарильос в сумочке от Вуиттона. Она тоже ничего не оставляет на волю случая.

— Можно будет вас навестить на вашем острове?

— Конечно! Но я не знаю, как долго буду им нужна.

— Вы нам скажете наконец, что это за секретная работа на таинственном острове? Не ловите нас на наживку.

— Вам троим я доверяю больше всех на свете, но я пообещала никому ничего не говорить, а я суеверна. Как только дело пойдет, я вам каждому пошлю открытку.

Восьмидесятая серия сейчас начнется. Не успеет она закончиться, как трое моих соратников будут уже далеко. Недостижимы. Свободны. Начинаю задаваться вопросом, прав ли я был, пожелав остаться.

— А ты, Марко?

Я? Да, в самом деле. Со мной-то что будет? Стану писать сценарий фильма, с завтрашнего дня. Почему же я чувствую такую растерянность?

— Ты уверен, что не хочешь уехать из Парижа?

— Его ведь можно писать где угодно, твой сценарий.

— Вас послушать, так меня ждут наихудшие неприятности…

Жду несколько секунд, чтобы меня в этом разубедили. Никто даже не пытается.

— Так вы в самом деле думаете, что у меня будут неприятности?

Сочувствие во взглядах. Тем не менее этот вопрос об отъезде даже не стоит — какими бы ни оказались последствия заключительной серии, я должен остаться в Париже. «Сага» только что высадила нас на берег, и я уверен, что Шарлотта ждет меня на причале, размахивая платочком.

Матильда встает первой, чтобы прервать тревожное молчание.

— Через двадцать минут мне надо быть на Аустерлицком вокзале, как раз успею поймать такси.

Она хватает свою сумочку, подавая сигнал к отправлению всем остальным. Луи берется за свой багаж.

— Ну что, скоро все увидимся?

Никто не осмеливался это сказать. Пришлось взять на себя. Хотя, может, я единственный верю в это по-настоящему.

— Навестите меня в Риме, если будет время.

— Я дам вам знать, как только устроюсь в Лос-Анджелесе.

Слова застревают у нас в горле. Мы обнимаемся, снова и снова. Словно смысл всего сказанного, написанного и пережитого в двух шагах отсюда да и будущее каждого из нас уже не представляют никакого интереса.

Мы крепко сжимаем друг друга в объятиях — наверняка в последний раз.

Они выходят из кафе в тот самый миг, когда раздается фуга Баха.

Чертова «Сага».

Вот мы и остались с тобой одни.

Мои друзья покинули меня, а ночь будет долгой. Первая летняя ночь.

Небо усыпано звездами, все окна открыты, в холодильнике ледяное пиво, мои друзья уже далеко, женщина, которую я люблю, меня бросила, и я много выпил, перед тем как вернуться домой. Если уж тосковать, то сейчас самое время.

Отключаю телефон, не то будет трезвонить полночи, а я всякий раз буду думать, что это Шарлотта. И всякий раз буду разочарован. Если она и вправду вернулась, то вполне может подождать еще одну ночь.

Жара приходит вместе с тишиной.

Все вы полные говнюки, потому что сделали меня сиротой. Четыре часа утра, а вокруг спокойно, будто ничего не произошло, будто никто и не плакал над трупом «Саги». Я тоже не заплачу, эта мерзавка меня бросила, меня, а ведь я любил ее, как никто, и, словно отец, радовался ее росту. Сдохни, сука, пусть двадцать миллионов пропащих душ жалеют о тебе, но только не мы. Жером, Луи, Матильда и я скроили тебе саван из самой черной материи, какую только смогли отыскать, из такой чернухи, рядом с которой полный мрак — дамское кружево. Откуда мы их только взяли, эти мрачные чернила? Невозможно сказать. На нас это непохоже. Пришлось отправиться за вдохновением далеко, в самый ад. Слушать муз низости и коварства. Позволить скалиться гиене, которая дремлет в каждом из нас.