Тонино Бенаквиста - Сага

— Мистер Совегрэн, вернитесь на землю. Вы взломали двери Голливуда и пролезли вовнутрь, как я сам пролез двадцать лет назад. Вы теперь среди больших ребят, чего и хотели, верно? Главное — это шоу, которое весь мир видит на экране. А что творится за ним, ему знать необязательно, вы меня понимаете?

— Да.

— Этот Дюрьец живет в Париже?

— Да.

— Тогда советую проветриться немного на другом конце света в ближайшие недели. Убрать того, кто создает проблему, значит убрать и саму проблему, я понятно выражаюсь?

Совегрэн даже не раздумывает.

— Делайте все, что сочтете нужным.

Вдруг Сталлоне застывает и смотрит в зеркало.

Тишина.

На мгновение закрывает глаза и задерживает дыхание.

И как только из смежной комнаты кричат: «Стоп, снято!», испускает победный вопль, словно чемпион по теннису.

Совегрэн слышит голоса за перегородкой.

Из соседней комнаты выскакивают Жером с Линой и бросаются поздравлять актера.

— Я знала, что он великолепен, — говорит Лина. — Обычно двойники играют так себе, но Джереми учился на актерских курсах.

Жером пожимает руку Джереми, и в его глазах — вся признательность мира.

— Знаете, в какой-то момент я даже поверил, что вы настоящий!

— Очень приятно, но вы преувеличиваете…

— Вовсе нет, у вас такая мимика, когда вы говорите: «Вернитесь на землю… Вернитесь на землю…», совсем как в «Рэмбо».

— Так вы заметили? Я над этим много работал.

— И еще мне страшно понравилось, как вы поигрываете очками, это у вас откуда?

— «Танго и Кэш».

— Ну конечно же!

Совегрэну кажется, что он попал куда-то не туда. Правда, непонятно, куда именно. Из соседней комнаты выходят оператор и звукоинженер. Лина впускает актера, игравшего роль секретаря, и двойника Спилберга; поздравляет обоих.

— У меня были на выбор двенадцать Сталлоне, но вот чтобы найти Спилберга, пришлось попотеть. К счастью, я встретила Стюарта.

В комнате появляется официант «Рица», толкая перед собой сервировочный столик с бутылками шампанского. Минуты две, и начинается настоящий праздник.

Совегрэн не берет протянутый ему бокал.

Никто не обращает на него внимания.

Все обращают на него внимание.

Он ищет взгляд Жерома. Наконец тот снисходит к нему.

— Одного я все-таки не пойму, Совегрэн. Как вы могли купиться на фразу: «Главное — это шоу, которое весь мир видит на экране. А что творится за ним, ему знать необязательно» и так далее, неужели вы и вправду поверили во всю эту чушь?

Совегрэн силится не подать виду.

— Это же явная лажа, как из плохого гангстерского фильма. В логике ситуаций вы как-то особенно бездарны, вы вообще самый бездарный сценарист в мире. Вы хоть представляете себе, чтобы Сталлоне, звезда такой величины, корчил из себя доморощенного Аль Капоне? Бред. Даже в тридцатых годах в такое бы не поверили. Голливуду ведь такое не нужно. Ключи от этого королевства у адвокатов, и так всегда было.

— …

— Тем более что Слай — милейший малый и гораздо выше всего этого, спросите у Джереми.

— Чего вы хотите?

— У меня есть пленка, доказывающая, что вы украли моего «Детфайтера», не говоря о соучастии в покушении на убийство. Вы ведь согласились, чтобы меня убили? И шесть свидетелей готовы это подтвердить перед каким угодно судом в Париже или Лос-Анджелесе.

— Я вас спросил, чего вы хотите.

— Не больше, чем граф Монте-Кристо в книжке Дюма. Перевода всех контрактов и уже полученных вами выплат на мое имя. Вашего полного признания перед продюсерами Сталлоне. Полного возмещения расходов на эту постановку. Для пятиминутного фильма бюджет просто чудовищный. Наверняка это самая дорогая короткометражка в мире. Но оно того стоило, только представьте, сколько раз я буду крутить для себя этот маленький шедевр.

Совегрэну хотелось бы сказать что-нибудь. Усмехнуться. Взглянуть свысока. Хотелось уйти как подобает, но не вышло.

Жером смотрит ему вслед.

— Шампанское за мой счет.

Выходя из туалета, Матильда на мгновение останавливается перед зеркалом, чтобы взглянуть на себя в последний раз. Никогда еще она не казалась себе такой красивой.

Виктор бросается к ней, как только она переступает порог его кабинета, берет ее руку, прижимает к груди и целует кончики пальцев.

— Перестань, все это ни к чему. Мне уже не восемнадцать лет.

Он усаживает ее в кресло, но сам продолжает стоять рядом.

— Почему ты так долго не отвечала на мои звонки? Я уж испугался, что ты на меня сердишься.

— Я думала, что заслуживаю большего, чем сообщение на автоответчике. Если бы ты написал мне письмо, я бы наверняка откликнулась раньше.

— Письмо? Ты же знаешь, я никогда не пишу.

— Вот именно. Меня бы тронуло, если бы ты сделал для меня исключение. Никогда не понимала, почему такой взыскательный к чужим текстам человек не пробовал писать сам.

— Это не мое ремесло.

— Ни одного даже крохотного любовного письма. За двадцать лет. Или записки, оставленной на краешке стола. «До завтра, сердечко мое».

— Я умею выражать себя во многом другом. Как никто завариваю «Оолонг Империал».

— Разве можно забыть, как ты завариваешь чай? Ты всегда это делал перед разговором о моих рукописях. Когда в твоем кабинете пахло бергамотом, я знала, что все пройдет хорошо. А если пахло копченым чаем, можно было ожидать взбучки. Но сегодня будет виски — бурбон, который ты хранишь во втором левом ящике.

Он делает паузу, уверенный, что его разыгрывают.

— Ты пьешь?

— Теперь уже нет, но пришлось, когда ты выгнал меня отсюда.

— Я никогда не хотел причинить тебе боль, Матильда.

— Я пришла не для того, чтобы говорить об этом. Скажи-ка мне лучше, как там поживают мои малышки-романисточки, которых, по твоему официальному заверению, всех зовут Матильда Пеллерен?

— Не будешь же ты злиться на меня за это. Ни один издатель в мире не упустил бы такую рекламу. Тридцать два романа, подписанных рукой единственной женщины-сценаристки «Саги»! Тридцать два романа, и все нарасхват! Ты переплюнула Барбару Картленд и Пенни Джордан, я продал права на перевод в двадцати семи странах, начиная с Англии и Соединенных Штатов. Шесть купили для кино, а серию «Дженис» — для телевидения.

— Выходит, двадцать лет моей жизни хоть на что-то сгодились.

— И это все, что ты можешь сказать?

— Меня никто не спрашивал.

— Мы богаты, Матильда.

Она молчит и делает глоток бурбона.

— Как твоя жена?

— Ты же прекрасно знаешь, какую роль она для меня играет и почему я на ней женился.

— Она подарила тебе двоих детей.

— Матильда!

Чтобы уйти от этой темы, он наклоняется, чтобы поцеловать ее. Она позволяет.

— Никогда я не найду мужчину, который целует, как ты, ласкает, как ты.