Тонино Бенаквиста - Сага

Он с некоторым удивлением роется в памяти, не переставая обжираться фисташками.

— Все вроде в порядке. Она, кажется, где-то в провинции. Или за границей. С ее работой никогда ведь не знаешь. Мы привыкли. Так слушайте, Марко, когда будет продолжение «Саги»?

Я прохожу сквозь этот бедлам, словно призрак без савана, — незримый, бесплотный. Пришлось бы держать тут осаду до следующего звонка их дорогой дочурки. У меня нет на это сил, и я оказываюсь снаружи, не получив ни малейшей наводки. В столкновении со случайным человеком моя способность предугадывать развитие событий становится совершенно бесполезной. Любители ведут себя как им в голову взбредет, импровизируют, и все у них идет вразрез с историей, которую ты себе вообразил. Вот было бы неплохо, если бы можно было заранее написать свою жизнь, сцена за сценой, и потом придерживаться сценария.

Колеблюсь между входом в метро и безучастным кафе. Ноги несут меня по какой-то невзрачной улочке, и я не пытаюсь им мешать. Что сделал бы в моем положении герой американского фильма? Уже давно обратился бы к частному детективу.

Мысль не так нелепа, как кажется. Мне нужен как раз такой малый. Пара глаз. Ему будет плевать, кто я такой, стоит мне раскошелиться. Он сумел бы так прищучить руководительницу проекта, что она бы даже не заметила. В конце улочки какой-то тип в серо-голубом костюме протягивает мне руку. Физиономию что-то не припоминаю.

— Мы знакомы?

Протянутую руку нельзя не пожать. Я так воспитан. Меня молча окружают двое других ребят такого же склада.

Все происходит очень быстро, движения отрепетированы, как балетное па-де-де: открывается дверца машины, меня подпирают с боков и плюхают на заднее сиденье. Трогаем. Никто не произносит ни слова, даже я. Напоминает несколько секунд сразу после автокатастрофы: смутно чувствуешь, что произошло что-то нехорошее, и ждешь, когда вернется сознание. Та улочка уже далеко, водитель сворачивает за угол другой. Один из его подручных на переднем сиденье, другой рядом со мной. На всех троих совершенно одинаковые серо-голубые костюмы, у всех троих квадратные челюсти и взгляд холодный, как рыбье дерьмо. Помирая от страха, лепечу самые ожидаемые слова, и их молчание только подтверждает, что они уже знают их наизусть. Машина вскоре оказывается в тоннеле. Крепко зажмуриваюсь, чтобы прислушаться к собственному голосу, отдающемуся у меня в голове: «Нет, Марко, мы уже не в настоящей жизни, у реальности ничего общего с тем, что ты знал до „Саги“. Но, что бы ни случилось, не забывай, что герой — положительный герой — это ты. Иначе они в конце концов сделают тебя психом».

— Куда вы меня везете?

Молчание.

— Вы ни на один вопрос не ответите?

Не оборачиваясь, сидящий на переднем месте спрашивает:

— Сценарист — это ведь вы?

Не знаю, какое испытание мне собираются устроить, но, как это ни странно, он прав. Сценарист — это я.

— Если бы я попытался проанализировать сцену, то сказал бы, что мы в каком-то супербоевике, учитывая сшитые по мерке костюмы и шикарную тачку. Подбор типажей безупречен, а ваша игра отличается редкой сдержанностью. Все внутри, школа Страсберга. Насчет диалогов — общий тон сцены тускловат. Если позволите, дам совет: рискованно чересчур затягивать тревожное ожидание, можете потерять зрителя — вопреки расхожему мнению, он этого не любит. В кино, как только замечаешь этот прием, сразу становится скучно. В пятнадцатисекундной сцене зевота может накатить уже с первых пяти. Речь, конечно, не обо мне, но многие давно бы переключились на другой канал.

Надо же было попытаться. Оплеухи я не получил.

— Вы же не знаете, с какой мы стороны.

— Вы говорите «сторона» так, словно их всего две: полицейские и бандиты. Если бы мы и вправду были в фильме соответствующего жанра, я бы сказал, что вы и не из хороших полицейских, и не из плохих бандитов. Вы гораздо выше всего этого. С технической точки зрения, если бы мне пришлось упомянуть вас в сценарии, я бы написал: первый громила, второй громила, третий громила, без прочих нравственных или физических уточнений.

Поддразнить их, чтобы вызвать хоть какую-нибудь реакцию.

— Продолжайте.

— Попытаемся перебрать гипотезы. Вы все трое двусмысленны до крайности, невозможно сказать, собираетесь ли вы: а) зарезать меня в чистом поле; б) посадить в реактивный самолет, чтобы спасти мне жизнь; в) напугать до смерти, чтобы вынудить сделать то, чего я не хочу.

Они не реагируют, но мне кажется, что мы склоняемся к варианту «в». Сегодня утром я поклялся Сегюре, что не прикоснусь к «Саге». Видимо, информация разносится все выше и выше, что мне и стоило чести оказаться в заложниках у этих троих клонов, прямиком явившихся ко мне либо из дворца Матиньон [7] Резиденция премьер-министра. , либо из дурного шпионского фильма.

— Вы не находите, что вся эта история приобретает какие-то невероятные пропорции? Каждый день из телевизора на нас обрушивается лавина живых образов: на наших глазах умирают дети, мы наблюдаем за войнами, словно в какой-то видеоигре. Нам показывают негодяев и убийц, выходящих оправданными из зала суда. Нас пичкают дебильными играми невежественных миллиардеров, нам навязывают тонны выдумок, от которых мозги размягчаются, вся аудиовизуальная продукция в руках циников, которые давят нас своим могуществом и посредственностью, так какого же черта далась вам эта проклятая «Сага»? Чего вы цепляетесь к этому дерьмовому сериалу? И ко мне, скромному сценаристу, который всего лишь хотел как следует сделать свою работу?

Они ошеломленно молчат несколько секунд, прежде чем начать меня успокаивать. Надо было высказать все это типу из «SOS, друзья», или самому Сегюре, или Шарлоттиным родителям. Но нет, те, на кого я нарвался, еще хуже. Они обмениваются ироничными взглядами. И у меня вдруг возникает ощущение, что я уже не существую.

Первый громила. Слышьте, ребята, вам это не напоминает ту речугу против телевидения? Кто ж ее выдал-то?

Второй громила. Уолтер Каллахан, в самом начале. Он глядит на экран, видно только его лицо, и вдруг оно меняться начинает. По одному только блеску в глазах понятно, что он смотрит. Хороший был актер.

Третий громила. Это в той серии, где его кузен Куинси был проездом в Париже.

Второй громила. Кузен Куинси! Это тот, что все время говорит…

Все громилы (хором). Here we go down and dirty! [8] У нас все хуже и гаже! (англ.).

Третий громила. А Клариссу помните, подружку Камиллы?

Первый громила. Это которую разыграли с досократиками?

Третий громила. Мне она нравилась, но в следующих сериях куда-то исчезла, даже не помню как.

Машина по-прежнему едет по Парижу без определенного маршрута.