Тонино Бенаквиста - Сага

— Ничегонеделанием?

— Нет, ничегонеделанием занят его дядя Антоний. А Димитрий пишет любовные романы.

— Нет…

— Да. Выдает по книжке каждые три месяца. Я пишу их спустя рукава, перед телевизором, только чтобы держать себя в форме. Самое забавное, что он публикует их под псевдонимом, так что всяких предположений хватает. Ходят слухи, что он взялся за эротический роман.

— Вы не сделаете этого.

— Еще как сделаю!

— А та дама? Похоже, она крепко скучает.

— Анна Уоткинс, сестра Антония. Я ей сделала карьеру роковой женщины. Считается очень опасной. Это она-то, пять лет назад разводившая форель! Сегодня все уверены, что на ее совести больше самоубийств, чем у самого Рудольфо Валентино.

— А пустой стул?

— Это предмет моей гордости, место Вирджинии Лодской, старшей в семье и принцессы-наследницы. Имеет привычку исчезать неведомо куда и возвращаться без предупреждения. Дня не проходит, чтобы в газете не мелькнула сенсация об ее очередном исчезновении. Всякий раз, когда она возвращается, я придумываю ей совсем другую историю.

— А сейчас она где?

— В своей комнате, над вашей головой. Положение принцессы забавляет не каждый день.

— И сколько у вас всего персонажей?

— Если считать претендентов и нескольких двоюродных родственников, то тридцать семь.

— А кем вы больше всего гордитесь?

— Самим принцем. Мой шедевр. Я возвела его род к незаконнорожденным потомкам самого Петра Великого, и сегодня многие готовы поспорить, не достались ли именно ему утаенные сокровища Романовых. Своей прекрасной физической формой он обязан некоему напитку, секрет которого династия ревниво хранит.

— А вы не боитесь, что все это несколько чересчур?

— Быть может, но пока срабатывает. Иногда он делает мне кое-какие предложения, я пишу ему его речи, мы прекрасно ладим.

— Не подозревал, что у вас такие глубокие познания в истории.

— У меня над этим работают три специалиста.

— И вы их всех любите, так ведь?

— Не всех, но большинство из тридцати семи. Они же теперь моя семья. Я чувствую себя ответственной за них. Жить среди своих персонажей — только так я и представляю себе счастье.

Пиршество затянулось на всю ночь. Прием у Маркевичей-Лодских — это шампанское, бильярд, словесные турниры и прогулки при факелах до самого рассвета.

Пять утра, скоро появится солнце. Матильда зажгла весь свет в своей гигантской библиотеке, и мы пьем по последнему бокалу шампанского.

— Вы мне нужны. Надо исправить то, что натворила восьмидесятая серия.

— Я боялась этой фразы с самого вашего приезда.

— Матильда…

— Мне трудно отказать вам в чем-нибудь, Марко, но считайте, что это уже случилось.

— Вы мне нужны.

— Когда я вырезала все эти статейки из журналов, помните, что я отвечала на ваши шуточки, чтобы вы меня оставили в покое?

— Вы говорили всего лишь «это мой сокровенный сад», будто такой ответ должен был нас успокоить.

— Выгляните в окно и скажите, что вы там видите внизу.

Подчиняюсь, не стараясь понять.

Внизу?..

Там, внизу…

То, что я вижу в предрассветных сумерках, никто и никогда не осмелился бы описать. Высокие травы и дивные цветы, скамья, качели, греческие колонны и… павлины. Живые разгуливающие павлины!

— Вот он, мой сокровенный сад. Он и вправду существует. Здесь я и буду жить, пока жива. Здесь и буду дожидаться конца света, как настоящая простушка, раз и навсегда поверившая в свою мечту. Здесь увижу, как чередой проходят мои любовники, пока не настанет день, когда уже никто не захочет постучаться в мою дверь. Я не вернусь туда, откуда пришла, тот мир я оставляю вам.

— Это займет у вас всего неделю или две.

— Бросьте и переселяйтесь ко мне. Не могу же я одна заниматься тридцатью семью персонажами.

— Мы не имеем права! Надо взяться за работу!

— Никогда!

Она в бешенстве, хотя я вроде бы не сделал ничего такого, чтобы ее задеть.

— Желаю вам доброй ночи. Мне сорок лет, сейчас пять утра, и один тип, прекрасный, как звезда, бьет копытом у дверей моей спальни.

На небольшом указателе в виде стрелы все еще значится: «Albergo del Platani» [18] Гостиница «Платаны» (um.). , но это уже давно не отель. Луи мне не раз говорил: «Когда заберешься в самое никуда, в уголок, похожий на середину мира, значит, ты на месте». Спасибо, Старик…

Уверен, я не видел ничего прекраснее этой Палестрины, затерянной в римской глуши. Замечаю странную лестницу, скорее груду бревен, сваленных как попало с двадцатиметровой высоты. Прямо лесоповал какой-то.

— Будь осторожнее, на ней все себе шею ломают, хотя бы раз.

Должно быть, лет десять назад лестница была еще проходима, пока ее не забросили на произвол дождей и чертополоха. Подъем длится довольно долго, но зато вскарабкиваюсь целым и невредимым. Луи протягивает руку и помогает выбраться на самый верх.

— Я ждал тебя раньше, после обеда.

— Местные не больно-то разговорчивы. На последние пять километров я потратил времени больше, чем на всю дорогу от Ниццы до Рима.

Платанов тут десятки — огромные, великолепные, настоящая стена сумрака и прохлады, как в самом густом лесу. Проходим мимо увитой зеленью беседки с двумя шезлонгами и столом.

— Ваш зал для мозговых штурмов?

— Чаще всего да, но в последние две недели это стало трудновато.

Медленно идем к дому, словно опасаясь шуметь.

— Как он?

— Не очень-то.

— Я не вовремя?

Луи улыбается со всей снисходительностью, на которую способен, — уж мне ли не знать.

— Наоборот, я воспользуюсь твоим приездом, чтобы дать ему отдохнуть денек-другой. Мне и самому это не повредит. Входи…

Гостиничный холл сохранился в первозданности — стойка портье, ячейки для ключей, для почты. Луи играет во все это с откровенным удовольствием.

— Поселю тебя в голубом номере, там три окна — на север, юг и запад. И телефон. Тут никто не встает раньше десяти. Когда я говорю «никто», это значит я сам, потому что он совсем не встает.

— Вас тут только двое?

— Да. Когда он работает, его жена остается в Риме, это длится уже тридцать лет. Думаю, она никогда здесь и не бывала.

— Он знает, что у тебя гость?

— Я ему часто о тебе рассказывал.

— Дану?

— Когда он узнал, что ты приедешь, даже спросил: «Marco? Quello che non sa scrivere a mano?» [19] Тот, который не умеет писать от руки? (um.). Я ему сказал, что ты все пишешь на компьютере, даже список покупок.

Это выпорхнуло как стрела и попало прямо в мое бедное сердце. Маэстро произнес мое имя! Помянул меня, Марко! Меня, родившегося в гнусном предместье в бесцветное время. Тот, кто творил шедевры, как другие ходят на завод, приберег в своей памяти местечко для моего имени!

В бывшем зале ресторана Луи варит мне кофе в кофеварке с фильтром.