Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

И Суров рассказал нам о важных событиях, которые могут повлиять на судьбу страны, а потом взялся подробно эти события разбирать, трактовать, оценивать, разъяснять нам их смысл. Когда я слушала это, мне было довольно скучно, как и Оле, которая через пять минут ушла курить, ничуть этим не смутив Сурова, ему хватило и меня, а теперь я вижу все заново и понимаю: в этом человеке сидела неизбывная тоска. Тоска эта кормилась тишиной и молчанием, вот Суров и пользовался возможностью хоть с кем-то поговорить, забыться на время. При этом он понимал, что других это может раздражать, но провоцировал раздражение – чтобы кто-то из окружающих не выдержал, сказал что-то резкое, оскорбил бы его мудрость, знания, возраст, его неравнодушие к участи Родины. И Суров убедился бы: нечего метать бисер перед кем попало, пора опять в одиночество и забытость, но не вынужденные одиночество и забытость, а принципиальные. Однако перед ним была только я, а я слушала и молчала. И даже кивала, соглашаясь. И чем послушнее кивала, тем больше Суров распалялся. Говорил он гладко, книжно, с причастными и деепричастными оборотами, все-таки бывший учитель литературы, время от времени выдавал что-то вроде афоризмов и при этом светился кокетливой улыбочкой скромного самодовольства.

Оля, Наташа и Паша все не возвращались, Суров наконец заметил, что я заскучала, начал спрашивать – что читаю, что смотрю. Я сказала, что в последнее время ничего не смотрю и не читаю. Не до этого было.

– А я слежу, – сказал он. – Не то чтобы нравится, но за этим – тенденции. Куда идет мир, что происходит с людьми, особенно с молодежью. И вижу, что взрослые дяди и тети заигрывают с вами, с молодежью, хоть и показывают вас отвязными, недавно смотрел сериал, мальчик и девочка сбегают из дома, убивают, грабят, но при этом все равно такие миленькие, такие по итогу человечные, а взрослые все уроды и козлы! Любим, Ксения, любим мы выставить детишек ангелами, но я-то в школе работал, меня этим сиропом не усластишь! Девяносто пять процентов школьников, и за точность цифры я ручаюсь, напрочь не способны понять, почему «роняет лес багряный свой убор, сребрит мороз увянувшее поле» – гениально!

– И я не понимаю.

– Да я не в упрек, Ксения, я всего лишь фиксирую фактологию! Дело не только в умении понимать, ибо в интеллекте, в моральном плане детишки на те же девяносто пять процентов – дикие отростки социума, что, собственно, и показано в книге «Повелитель мух», исчерпывающе показано! Читали?

– Да. Страшная книга, неприятная.

– Правда всегда неприятна. Так вот, когда взрослых делают виноватыми, а детей априори правыми, это очень опасные игры!

И он еще что-то говорил, говорил и говорил, и я видела, что Суров очень хочет мне понравиться. Не потому, что сходу влюбился, а потому, что он давно уже никому не нравится, и понимает это, но смириться с этим не хочет.

Тут пришли и Оля, и Наташа, и Паша, все сразу, и вот совпадение – как пришли, сразу прозвенел звонок. Вроде бы звонок всегда звенит одинаково, кто бы ни нажимал, но этот звук показался мне особенно громким, напористым, требовательным. И не только мне, Оля сказала:

– Чую – Метелицына пришла. Надо быстрей открыть, а то стучать начнет.

Да, это была ее давнишняя, с юности, подруга Нина Васильевна Метелицына, которая не вошла, а ворвалась – бурно, со смехом, вручила Оле цветы и коробочку с чудодейственным кремом, о котором тут же подробно рассказала, ручаясь за его качество, потому что сама она эти кремы (Метелицына произносила «крэмы») и продает, и очень успешно, вдвое увеличила продажи торговой точки, принесла хозяйке прибыль, но та, неблагодарная, не ценит ее заслуг, а все дело в том, что над ней, над этой хозяйкой, есть тоже хозяин, и он теперь, увидев, как пошло дело, естественно, считает, что раньше эта самая хозяйка, ее Рената зовут, нанимала плохих работниц и сама ленилась. Теперь Рената спит и видит, как избавиться от слишком старательной продавщицы. Но не может же Нина работать нарочно хуже, тут ведь дело еще в чем? – в обаянии, конечно, в убедительности и доверительности! Надо не уговаривать клиенток, надо, чтобы они сами пришли к выводу, что крем, мазь, спрей или мыло, обладающие потрясающими свойствами, необходимо купить. Плохой или средний товар впарить легко, рассуждала Нина, потому что там цена мизерная, а вот ты продай дорогой, но отличный товар! Это надо уметь!

Мне Оля после рассказала историю Нины. Там все сводилось к одной и той же схеме: Нина, имея двух детей от двух исчезнувших мужей, всегда была озабочена заработком – используя музыкальное образование, руководила детским хором, потом ушла в риэлторы, потом была секретарем-референтом в компании «Русский колос», дилером небольшой мебельной фирмы, быстро разорившейся из-за того, по версии Нины, что производила слишком стильную и качественную мебель, потом продавала пищевые добавки в системе сетевого маркетинга, работала маляром-штукатуром, таксистом, репетитором по сольфеджио, уборщицей, сиделкой при больной старухе, няней при детях, и вот теперь продает косметические средства – лечебные, омолаживающие и освежающие. И каждый раз, когда Нина бралась за новую работу, новую профессию, она горела, она приходила к Оле и с жаром рассказывала, как осваивает секреты мастерства, какое это, оказывается, замечательное занятие, как оно нужно и полезно людям, какие новые горизонты оно открывает Нине. Но через год или два, а иногда и через пару месяцев, у Нины появлялись недоброжелатели и завистники, возникали злокозненные обстоятельства, оплата была не по труду, Нину подставляли, подсиживали, обманывали, в результате она, разочарованная, увольнялась сама или ее подло заставляли написать заявление об уходе по собственному желанию.

Вот и сейчас она была озарена новыми горизонтами, расхваливала свой товар, кроме крема Оле подарила и Наташе, не в зачет и без повода, жидкость для снятия макияжа, заодно делающую кожу бархатной, а Паше туалетную мужскую воду, предупредив, что пользоваться ею надо только дома, только на ночь, только перед тем, как лечь с женой, а на вынос – опасно, девушки от этого запаха млеют и тают, Нина семейному счастью молодых супругов не враг.

– Тебе, Суров, прости, ничего нет, не в коня корм! – заявила Нина, подошла к сидящему Сурову, в приливе дружеских чувств схватила его ладонями за щеки, вытянула губы трубочкой и проворковала:

– У, ти мой слатенький, щеченьки румяненькие, обожаю!

Все улыбались, глядя на нее – Оля терпеливо, Наташа добродушно, а Паша снисходительно, но эта снисходительность была иная, не такая, с какой он смотрел на Сурова. К нему он снисходил, не уважая, а к Нине – как к клоунессе, тоже, в общем-то, не уважая, но с долей благодарности за то, что развлекает.