Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

– Сала? – поражалась я.

– Сала! – с гордостью за свои знания подтверждал Паша. – Организму с утра нужны жиры! А сало прекрасно усваивается, это вообще диетический продукт. У отца есть мужики знакомые, фермеры, он регулярно сало у них берет. Экологически чистое, отличное, во рту тает. А если с черным хлебушком! – Паша покачал головой и зажмурился. К нему вернулись веселость и громкость, он, видимо, решил, что недавний казус был случайностью. Ну, засмотрелся на красивую талию красивой девчонки, почему нет, он ведь здоровый молодой мужик, это ничего особого не означает!

Мне досадно было, что Паша так быстро пришел в себя. Надо его чем-то задеть. Зачем задеть, почему задеть? Об этом я не думала, но понимала – надо. Задеть, зацепить.

По глупости и неопытности придумала самый идиотский вариант. И самый, как оказалось, действенный. Спросила:

– Паш, извини, что интересуюсь, вы с Наташей давно вместе, а почему детей нет?

И даже глазки глуповатыми сделала – вроде того, сама знаю, что немного дурочка, но уж прости, красивой девушке в девятнадцать лет много ума иметь даже и не идет.

Замысел был – пусть Паша думает, что я сомневаюсь в его мужских свойствах и возможностях.

И он защитил их, сдал жену сразу же:

– Да Наташка не хочет. Говорит – минимум в двадцать восемь, еще три года ждать. У нее все подруги такие, только Полина в девятнадцать родила, у нее сын уже в школу этой осенью пойдет. Я ей говорю: приятно же детям, когда родители молодые. Тебе вот, говорю, разве хорошо, что у тебя мать пенсионерка? Она как бабушка тебе!

– Оля бабушкой не выглядит.

– Я по факту! Я хочу с сыном вместе в футбол и теннис играть, плавать, все вообще делать, другом ему быть, как отец со мной, у меня отец до сих пор молодой. А мне скоро тридцать, если сын родится в тридцать три, то сколько мне будет, когда ему восемнадцать исполнится? Пятьдесят с лишним!

– Сейчас это не возраст.

– Да, но все равно – не то. Мы десять лет с Наташкой уже, пора бы, а она все…

Паша слегка загрустил.

А я?

А я радовалась, что сумела причинить ему боль, пусть и небольшую. Боль – это личное. Это способ сблизиться.

Паша взял турку, долил себе остатки кофе. Сказал:

– Ты ведь тоже торопиться не будешь. Вы для себя сейчас живете.

Ага. Это уже ответный выпад. Отлично.

– Паш, ты зря, дело не в нас, не в женщинах. Главное – от кого родить. В этом проблема.

– От меня родить, что ли, нельзя? – завелся Паша.

– Можно. Поэтому она и не спешит. Ты же никуда не денешься.

Молодец, Ксю, сказала я себе. Обвинила мужчину в несвободе. Нет ничего обиднее, посмотрим, как отыграется.

И Паша отыгрался:

– Опасное заблуждение! – выразился он почти с пафосом. И тут же испугался – вдруг я не так пойму, да еще отсутствующая Наташа витала над ним, и он исправился: – Я не конкретно о себе, а в целом. В жизни все может случиться. У нас в мастерских электрик был, мужик в возрасте, опытный, убило током. Полез в трансформатор без перчаток, без коврика, он и раньше так делал, хвалился – меня тысяча вольт, говорит, била. Нет, мало ли, смотря какое напряжение, но он и правда, я сам видел, обычную сеть, на двести двадцать, голыми руками хватал и только смеялся. Индивидуальная особенность. А тут полез – и горстка пепла. Шучу. Целый был, только синий, как… Как труп, короче. Кем он и был. Никто не знает, что будет завтра, правильно?

– Да, – кротко согласилась я.

– И я о том же.

Паша опять успокоился. Надо было взбодрить. Прямо, грубо, с провокацией. Пусть думает, что я заигрываю.

– Вдруг встретишь кого-то, увлечешься, сам будешь не рад, а ничего с собой не поделаешь, – сказала я ласково и печально, заранее сочувствуя Паше и Наташе.

– Вряд ли, но не исключается. Жизнь полна неожиданностей. Я даже допускаю, что она тоже кого-то может встретить. Хотим мы того или нет, но в каждом человеке есть что-то иррациональное, – рассудил Паша. – Весь вопрос, насколько серьезно. Допустим, у человека снесло голову, но он держит себя в руках, оценивает ситуацию. Понимает, что это только эпизод. И возвращается обратно.

Паша поднял чашку, допивая кофе, и поверх ее края посмотрел на меня сузившимися прицельными глазами. Словно другой человек выглянул – расчетливый, не такой простодушный, каким он мне представлялся. Вернее, каким я его придумала.

– Ты простишь, если жена может изменить? Такой толерантный?

– Кто сказал? Убью сразу. Но потом да, прощу. А если серьезно, каждый человек имеет право на ошибку. Только ей не говори. В смысле, что я про это говорил, – уточнил Паша.

– И не собиралась.

– Умница.

Он поставил чашку на блюдце с удовлетворенным видом человека, закончившего дело. Будто мы с ним договорились о чем-то. Я и сама это чувствовала: да, договорились.

Стало страшновато. Я вспомнила Ясу, ее слова о том, что иногда – накатывает. Так накатывает, сказала она, что хоть на улицу беги и отдавайся первому встречному. Со мной впервые в жизни это случилось, именно накатило, но бежать на улицу и искать первого встречного не надо было, тот, кто был нужен, сидел передо мной.

– Жарко у вас в Саратове, – сказала я. – В Москве так не бывает.

– Ничего, привыкнешь, – с усмешкой сказал Паша. Даже не с усмешкой, а с насмешкой – жалея меня, слабую девочку, которая не может сопротивляться тому, что неизбежно.

Он теперь во всем будет искать второй смысл, подумала я. Пусть. Это щекотно, это заводит. И его тоже.

– Ну? – сказал он. – Я пошел?

Имея в виду: если хочешь, могу что-то добавить для ясности. А можем оставить и так.

– Хорошо, – покорно сказала я.

Отпуская, но давая знать: я на все согласна. Согласна со всем, что он может сделать.

Паша кивнул, встал, я тоже встала, он оглядел меня уже откровенно, с улыбкой уверенного победителя, и позволил себе высказаться прямо:

– А ты в порядке, Ксенчик. Прямо модель.

Из всех вариантов имени этот самое нелюбимый – Ксенчик. Птенчик. Но я приняла как подарок, застенчиво вымолвила:

– Спасибо.

– Тебе спасибо! – со значением ответил Паша.

И вдруг скривился, качнул головой и сказал с досадой:

– Блин, после отпуска всегда дел столько. Задыхаюсь.

И я словно влезла в его мозги, я видела себя его глазами и чувствовала то, что чувствовал он. Я понимала, что ему страшно хочется обнять меня, прижать к себе, вжаться до боли, стиснуться, мучить меня и себя близостью без разрешения, а может, и с разрешением – прямо здесь и прямо сейчас, без удержу и без оглядки.

Мне хотелось того же. Я оперлась руками в стол для устойчивости.

– Ладно, – сказал Паша. – Пошел. До вечера.

– До вечера.

– Ничего не делай, не расставляй, Наташка любит все сама.

– Да, я поняла.

– Пока, Оль! – крикнул Паша.

– Я думала, ты ушел, – ответила Оля.