Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

Новые гости вручили Оле подарки – Антоша серебряный браслет, а Люся коробку с настенными часами.

– Примерь, – сказал Антоша. – Мне кажется, твой размер.

Суров хмыкнул: надо же, размер помнит.

Оля примерила – да, оказалось впору. И тут же сняла.

– Спасибо, но я ведь ничего не ношу. Даже уши заросли.

– Ты всегда любила серебро, – сказал Антоша.

– Разве?

– Я помню, ты говорила, что золото тебе не нравится, а серебро нравится.

– Может быть. Нравится, но со стороны. Мне в принципе серебро нравится больше, чем золото. Но не ношу, извини.

– Ну, выкинь.

– Не обижайся, я его на гвоздик повешу и буду смотреть.

– Зачем, Наташе отдай, – посоветовал Антоша, оглядывая стол и кто как сидит.

Рядом с Колей был свободный стул и рядом с Ниной был свободный стул. А напротив сидели Суров и Оля, рядом с Олей тоже был свободный стул. А сбоку, с торца, размещались Наташа и Паша. Выбор был – оказаться между Коляом и Пашей, рядом с Олей или между Ниной и мной. Антоша выбрал Нину и меня, уселся, Нина дружески похлопала его по спине: милости просим! – и начала накладывать ему на тарелку всего понемногу.

Люся в это время не пережидала, не стояла бездельно, такие женщины стоять и пережидать не умеют, она распаковала коробку, велела Паше: «Унеси!» – и тот послушно унес коробку, тут же вернувшись, и получил новое задание – найти молоток и гвоздь. Паша порылся в кладовке, что была в прихожей, нашел и молоток, и гвоздь, залез на стул и вбил гвоздь там, где указала Люся. Пока он это делал, Люся вставила с тыльной стороны часов батарейку, а Сурову вручила бумажку-инструкцию.

– Почитай, как там настроить.

– Вслух?

– Юморист!

Суров, поглядывая в инструкцию, нажимал на кнопки. Время было выставлено, Паша повесил часы, можно было любоваться. По черному фону ползли слева направо и сверху вниз слова «двадцать пятое июня четверг».

– У меня такие же дома висят, я прямо балдею от них – и время знаешь, и элемент дизайна, правда? – так Люся косвенно похвалила свой подарок, садясь на свободное место рядом с Коляом.

Антоша смотрел на часы с долей ревности, Суров иронично, Нина почему-то неприязненно (это относилось не к часам, а к дарительнице), Коля с вежливым интересом, Наташа с легкой завистью, как и любая молодая хозяйка смотрела бы на красивую и полезную вещь, Паша с одобрением, ценя все техническое, а Оля так, как взрослые разглядывают забаву, которой перед ними хвастаются дети, делая вид, что эта забава и их забавляет. Впрочем, Оля особо не старалась, в ней заметно было нарастающее напряжение.

Люсе налили по ее желанию вина, а Антоше водки, Люся встала, чтобы произнести речь, при этом Антоша чуть нахмурился – ему не понравилось такое самоуправство, он тоже приготовил речь и хотел выступить первым, но не успел.

– Дорогая Олечка! – возгласила Люся.

И тут же раздался звонок.

– Ну вот, как всегда! – огорчилась Люся. – Кого там несет, кого еще ждешь, Оль? Камкина, что ль?

– Никого я не жду.

Паша, который наелся, напился и немного заскучал, был рад новому поводу размяться, пошел открывать.

Вошел высокий и стройный молодой человек.

Да, именно так я сказала бы при первом взгляде. И телосложение, и осанка, и темные, вьющиеся, густые волосы до плеч, все у пришедшего было молодое. Одежда подчеркивала: белая футболка с треугольным вырезом на рельефном торсе, белые джинсы в обтяжку на длинных ногах. Все остальные друзья Оли, да и она сама, тоже были как на подбор моложавыми, будто изо всех сил старались задержать увядание и ветшание, и все-таки это были пожилые люди, а для меня и совсем старики и старухи, но Альберт Петровский, он же Алик, в свои пятьдесят семь казался застрявшим где-то в тридцатилетнем возрасте. Но чуть позже, когда он сел рядом, между мной и Олей, я увидела и красную морщинистую шею, и сухую, скукоженную кожу на кистях рук, покрытых коричневыми пигментными пятнами.

Он был похож, вижу я теперь, зная намного больше и имея неограниченный материал для сравнения, на тех рок-музыкантов, которые начинали аж в шестидесятые годы прошлого века, будучи все сплошь поджарыми, – может, агрессивная музыка своими жаркими децибелами вытапливает из них лишний жир? – и такими остались до глубокой старости, и скачут на сцене бодрее многих молодых, тряся седыми патлами.

– Гляньте-ка! Трезвый Алик пришел! – такими словами встретила Люся Петровского. – И не обкуренный, не под кайфом!

– Обижаешь! – громко, как со сцены или издалека, ответил Алик. – Я всю жизнь под кайфом. Но это не алкоголь и не наркотики, а собственный мыслительный процесс!

С этими словами он подошел к Оле, встал перед ней, и она тоже встала, он обнял ее и троекратно поцеловал.

– Счастье мое, поздравляю!

– А подарок где? – не унималась Люся.

– Я сам подарок. Это вы вечно нанесете то, что ей не нужно. Тебе же ничего не нужно, да, Оль?

– Мне и тебя-то не очень нужно, – сказала Оля, но мне показалось, что Алика ей видеть приятней, чем других присутствующих мужчин.

Потом я узнала, что не ошиблась и что для этого были причины – Алик когда-то Оле по-настоящему нравился. И не только ей, у Нины он почти год был промежуточным мужем между первым и вторым браком – жил у нее, кормился у нее, спал с ней, как настоящий супруг, но оба знали, что никаких перспектив у них нет – Алик ни с кем и никогда не был в долгих отношениях, институт брака презирал, детей терпеть не мог, при этом регулярно подживался у разных женщин, а в остальное время обитал у родителей, до сих пор крепких в свои восемьдесят с лишним, и оба трудятся – отец консультирует несколько небольших фирм по финансовой отчетности, всю жизнь проработав в банковской сфере, а мать – художница, пишет картины-фантазии о жизни идеально красивых мужчин и женщин, которые эротично, но целомудренно обнимаются на фоне ярких пейзажей далеких планет, наполненных стадами диковинных животных, пасущихся на фиолетовой или багровой травке, – все это Оля мне подробно описала. Картины неплохо продаются, заработок у отца тоже весомый, поэтому Алику нет нужды работать. Но не всегда он сидел без дела – закончив Саратовское театральное училище, несколько лет подвизался (господи, как нравятся мне эти редкие слова, которые я никогда не употребляла при жизни!), подвизался он актером на сценах то театра юного зрителя, то театра драмы, как и Денис, первый мужчина Оли, но, как опять же Денис, главных ролей не получал, а проходные уязвляли самолюбие, поэтому Алик, умея немного играть на гитаре и петь, стал сам себе театром, начал выступать в разных местах. Память у него, рассказывала Оля, всегда была бездонная, он знал наизусть сотни песен, из них составил несколько программ – для ветеранов армии в дни 23-го февраля и 9-го мая, для женщин в день 8-го марта, для милиционеров, железнодорожников, для медицинских работников, для всех государственных и профессиональных праздников. Особо ценилась его универсальная лирическо-юмористическая программа, с которой он каждый год летом объезжал причерноморские курорты; там у него были постоянные импресарио и заказчики, там они имели неизменный успех – пел что-нибудь задушевное для отдыхающих дам, а к концу выступления веселил отдыхающих кавалеров охальными стишками собственного сочинения, где остроумно высмеивались косность и лицемерие общества по отношению к половой жизни граждан. Отдыхающие кавалеры хохотали, дамы слегка смущались, но при этом ясно понимали, что у этого потрясающего красавца, проникающего в душу своим потрясающим баритоном, ни косности, ни лицемерия по отношению к половой жизни нет. И часто находили возможность убедиться в этом.