Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

Спор разгорелся не на шутку. Коля отстаивал и социализм, и современность, приводя примеры хорошего и там, и здесь, Антоша тоже защищал социализм, но бичевал современность, а Суров ругал и то, и другое. Люся была солидарна с Колей, при этом старалась показать, что, разделяя позицию Коли, самому Коле не симпатизирует – у них, наверное, были свои счеты. Нина имела собственное оригинальное мнение – если человек хороший, он в любое время хороший, а если гад, он в любое время гад, но главное в том, что надо уметь быть счастливым при всех временах, а быть счастливым это – талант! Алик откровенно над всеми посмеивался и мягким, добродушно-покровительственным голосом выспрашивал, где учусь, чем в жизни интересуюсь, есть ли друг, если есть, то кто он, а если нет, то почему. Пытался помаленьку обаять, но без практической цели, применял наработанные навыки. Ради тренинга. Паша смотрел приколы, Наташа убирала опустевшие судки, чашки, салатницы, уносила, приносила новые, а Оля поставила перед собой тарелочку с маринованными грибами, которые ей понравились, и задумчиво, размеренно ела один грибок за другим, отпивая небольшими глотками вино. Увидев, что я наблюдаю, Оля улыбнулась и кивком спросила: хочешь? Я кивнула, подставила свою тарелку, Оля ссыпала мне половину грибов, и мы начали есть их на пару, причем, развлекая себя, синхронно: она накалывает вилкой гриб и отправляет в рот, и я накалываю, и я отправляю. Она отпивает вина, и я отпиваю. Нас это забавляло. В это время, кстати, после ареста папы, я как-то особенно ощущала вкус всего. Сначала почти болезненно, потом с любопытством. До этого была солидарна с папой, который терпеть не мог рассиживаться за столом, если к этому не вынуждал какой-нибудь праздник, говорил: «Завтрак должен занимать пятнадцать минут, обед полчаса, ужин двадцать минут, все, что свыше – бездарная трата времени». Вот и в тот вечер я вникала в оттенки вкуса и запаха, впитывала в себя и мякоть соленых маленьких помидорчиков, домашних, из трехлитровой банки, в них мне почудилось что-то деревенское, хотя в деревне я не была и сроду ничего деревенского не пробовала, впитывала мягкие, податливые, тающие волоконца тушеного мяса, сытную мякоть картошки-пюре, хрусткую сладость перца и кажущуюся сначала вяловатой и пресной податливость листьев салата, проникая в их растительную робкую суть, и…

И тут пришли родители Паши, Бояринов Игорь и Бояринова Татьяна. Паша открыл им, Наташа встретила в двери комнаты, когда они входили, а остальные продолжали спорить, перейдя от общего к частному и вспомнив опять историю загадочного Камкина.

– Всем здравствуйте! – приветливо закричал от порога Бояринов-отец.

– Даже не надейся, иуда, мы тебе Камкина никогда не простим! – кричал Суров Коле.

– Задолбали со своим Камкиным, я к нему не имел никакого отношения! – кричал Коля.

– Мы ненадолго! – известила Бояринова-мать.

Я рассматриваю теперь, отсюда, ее глаза, которыми она охватила комнату, в одну секунду, оценив всех и каждого. Наши мозги работают так быстро, что мы не успеваем это осознать, поэтому принятые решения часто приняты не нами, а всем, что в нас заложено. Замечу, что язык это чутко подметил. Само выражение «принять решение» – всмотритесь в него, вслушайтесь. Подсказка: «принять во внимание», «принять участие», «принять подношение», «принять христианство, ислам». Еще одна подсказка: синонимы к слову «принять» – получить, взять, признать, обрести и так далее. Понимаете, да? Решения не создаются нами, мы их принимаем, как что-то готовое.

Так вот, Бояринова-мать успела за секунду что-то подумать о каждом – о Коляе, что человек не самый приятный на свете, но нужный, с ним надо поддерживать отношения, о Нине, что она хабалка, от которой надо держаться подальше и ее саму держать на расстоянии, не то испортишь себе репутацию, об Антоше, что он мужчина хоть и фактурный, но скучный, однако тоже полезный, преподаватель университета, вдруг кто-то из детей друзей и знакомых будет туда поступать, пригодится, о красивенькой девушке рядом с Антошей, племяннице Оли и дочке того самого Кухварева – что она, с одной стороны, пока не пригодится, но ведь отец ее рано или поздно выйдет и наверняка опять будет ворочать большими деньгами, так у них, в Москве, все устроено – чести лишить могут запросто, но бизнеса – ни за что, с ней лучше поддерживать теплые отношения, об Алике, что он, конечно, неувядаемый красавец, с которым хорошо бы разочек это самое, но нет, даже рисковать не стоит, да и заразу можно подцепить от такого беспутного мужика, об Оле – что несчастная она все-таки женщина, сидит сиротски за столом, в сиротском интерьере, среди этих убогих стен, обклеенных допотопными обоями в цветочек, совсем не умеет радоваться жизни, но это и понятно – больная; наверно, самая страшная болезнь – потерять интерес к жизни, болезнь самоубийц, о Сурове, что он чуть ли ни в отцы тут всем годится, а туда же, спорит по-молодому, вытягивая тощую петушиную шею, а ведь о Боге пора подумать, к которому скоро придется явиться, Бог круче любого прокурора, все знает и помнит, в том числе то, что отец ты, Суров, был поганый для нашей снохи, ничем ей не помог, ничем не поучаствовал в ее жизни, в отличие от нас, которые с утра до ночи колотятся, чтобы и себя обеспечить, и дочку, и будущих внуков, о Люсе, что – вот с кем дружить надо крепко и постоянно, женщина высокого полета, миллионерша, сам губернатор был у нее не так давно на дне рождения, да что губернатор, говорят, сам Володин, великий земляк, прилетал из Москвы на пару часов спецрейсом, у особняка Люси полиция по такому случаю дежурила, а охраны было больше, чем гостей. Одновременно Бояринова-мать успела подумать и о сыне, что таким гордиться можно – самостоятельный, маму любит, жену в порядке держит, которая хороша, грех хаять, и тоже девушка самостоятельная, но все же беспризорницей росла – при живых-то родителях!

Житейский опыт Бояриновой-матери сразу почуял – что-то зреет в этой разношерстной компании, пахнет сварой и скандалом, и лучше держаться от этого подальше. Так и возникло решение, которое Бояринова-мать приняла и огласила, сказав, что они ненадолго. С мужем она это не обговаривала, поэтому на лице Бояринова-отца мелькнула тень легкого удивления, тут же перешедшего тоже в принятие, потому что он безоговорочно доверял супруге, и он на ходу кивнул, подтверждая: да, мы ненадолго. А сам нес большую коробку, на которой была изображена микроволновка.

– Оля, с юбилеем! – громко сказал Бояринов-отец, вернее, прокричал, чтобы перекрыть шум.

– Там куча функций! – закричала и Бояринова-мать. – И встроенный тостер, очень удобно!

– Да ладно тебе, Коля! – усовестил справедливый Антоша. – Я не знаю, сдавал ты его или нет, дело темное и недоказуемое, но что отношения не имел, это ты брешешь!