Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

– Лучше совсем отодвинуть и на одной, – сказала я.

– На одной не то.

Паша нашел в углу деревянные треугольные чурочки и подпер ими колесики кроватей.

– Кто-то убрал, – сказал он.

Я окидывала кровати и его скользящим взглядом – вроде бы и вижу, и не вижу.

Его деловые хозяйственные движения не то чтобы сбили с настроя, но напомнили, что я должна кое о чем его предупредить. Иначе будет нечестно. Вряд ли это его остановит, меня-то уж точно нет, но предупредить нужно.

Мы легли, накрылись, Паша потянулся ко мне, чтобы наверстать, я взяла его руку, сжала.

– Постой. Тут еще такая история…

– Презерватив? У меня есть. Но я и так могу. Сдерживаюсь до последнего.

– Хорошо, что напомнил, да, это нужно. Но ты еще должен знать, что я… У меня еще не было никого.

– Шутишь? Тебе сколько?

– Девятнадцать.

– И как это вышло?

– Неважно. Вышло и вышло. Тебя смущает?

– Если честно, я с такими… Я таких не трогаю.

– Не хочешь первым быть? Ответственность?

– При чем тут… В этих делах двое отвечают.

– Согласна.

– Но все-таки как-то… Не знаю… Ты не против?

– Нет. Неужели не видно?

– Видно, да…

Паша был сбит с толку. Ему хотелось, очень хотелось, но… Стать первым мужчиной – особая роль. Девушка обязательно будет рассчитывать на продолжение, а у него могут быть другие планы, и как тогда? Тут неприятностями пахнет, пора бы включить голову.

Я погладила его пальцами по щеке, успокаивая. Он поцеловал пальцы и вдруг закричал так, что я испугалась:

– Е!

– Что?

– Там же рыба сгорела!

И умчался.

Пришел через несколько минут. Не с пустыми руками, с полиэтиленовой пленкой, которую подстилал на пляже, и какой-то белой тряпкой.

– Как рыба? – спросила я.

– Нет рыбы. Даже костей не осталась, сгорела начисто.

Я встала, Паша застелил постель пленкой, а потом тряпкой, которая оказалась старой простыней, с дырками и застиранными пятнами.

– Извини, но я о последствиях думаю. За нас двоих.

– Да нет, все правильно.

– И вот! – он достал из кармана пакетик. – Стратегический запас!

Я легла. Пленка под простыней захрустела, простыня скользила по гладкому полиэтилену.

Паша сел на край, возился с пакетиком. Очень долго.

Я поняла, что он перегорел. Эти приготовления – полиэтилен, старая простынка, унизительно как-то это все. И возня с пакетиком унизительна. А на нем еще и написано что-нибудь унизительное, типа «Визит», «Маскулан» или «Оляля», я видела такие не раз, они в маркетах всегда около кассы.

Но Паша не мог сдаться первый. И я ему помогла. Спросила:

– А когда Наташа приедет?

– Говорила, после восьми, но…

– Я бы не рисковала.

– Думаешь? Вообще-то да, она может… Я у ее подруги был, мы вместе были, тоже на даче, Наташка по делу отъехала, сказала, что часа на три, а сама через минут пятнадцать вернулась: ой, я сумочку забыла!

– Проверяла? Ревнует?

– Есть такое дело.

– Тогда давай отложим. Я не хочу ей больно делать.

– А я хочу? Я люблю ее, между прочим.

И голос дрогнул тут у Паши, дрогнул он и потеплел, и была в этом голосе чистая правда – любил он Наташу. Скучал по ней. Хотел, чтобы побыстрей приехала.

– Ты иди, а я оденусь нормально, – сказала я.

Паша ушел, я оделась нормально – купальник сунула в сумку, на себя – обычное белье, джинсы, белую футболку (без рисунка и надписи – не люблю принтов), а сверху белую сетчатую кофточку. Белый – цвет невинности.

Спустилась вниз. Паша сидел за столом, в рубашке, перед ним стояла тарелка, на которую он счистил с шампура куски мяса. И бутылка водки, в которой осталось на донышке. Похоже, он ее опустошил за несколько минут. Паша, запрокинув голову, допивал – так не отпивают из стакана, если в нем было немного, так допивают полный. Выдохнул, со стуком поставил стакан на стол, взял большой кусок мяса, сунул его целиком в рот, усиленно зажевал. Спросил сквозь жевание, непослушным, уже запьяневшим ртом:

– У-е-а?

Или «о-е-а» он сказал. Или «а-е-а» Что-то среднее между «у», «о» и «а».

– Успела, – ответила я. И тут же: – В каком смысле?

Паша прожевал и повторил:

– Я говорю – оделась?

– А не видно?

– Да ладно тебе. Я вот что. Я сказал – отложим. Уточняю для ясности – отложим навсегда. Зря мы это.

– Согласна.

– Сестра, не сестра, а все равно почти родственница. И я Наташке в принципе не изменяю. Никогда. И сейчас ничего не было, а так… Увлеклись.

Он склонил голову, печально посмотрел на бутылку остекленевшими глазами и сообщил ей:

– Я за Наташку любому голову оторву!

И налил остатки в стакан, и выпил, и пошел в дачу. Вернулся с другой бутылкой, налил из нее, но очень немного. Выпил, сказал:

– Норма! Пол-литра и три капли, как отец говорит. Он тоже запросто пол-литра осваивает. И три капли. А пьянеть начинает после семьсот. Железный человек. Выпьет – и работает. И я буду.

Паша пошел к даче. Шел довольно странно – приподняв руки с опущенными вниз кистями, и ставя ступни внутрь, так ходят медведи в цирке.

Он появился с лопатой и принялся вскапывать землю. Работал рьяно, с размаху всаживал лопату в землю, ударял ногой, вбивая лезвие (я знаю теперь, что оно называется штык) в землю, поддевал пласт, переворачивал и тут же всаживал опять. Некоторое время молчал, а потом, не снижая темпа, начал рассказывать, как был подростком с родителями в Италии, гостили у двоюродной сестры матери, вышедшей замуж за итальянца, и этот итальянец был пожилой, но крепкий.

– И у него виноградник был, не промышленный, для себя. Он его лопатой вскапывал, без всякой техники. И показал мне ногу, и там у него вот такой вот бугор, – Паша показал кулак. – Вот здесь, где икра. Икра тоже здоровенная, а на ней еще бугор. Наработал лопатой. И по литру вина в день выпивает. Раньше, говорит, выпивал два, сейчас здоровье не то. Почему мы так работать не умеем? Климат другой? Хорошо, но они еще «феррари» сделали, они «ламборгини» сделали, при чем тут климат? Почему у нас ни одной такой машины даже близко не было? Фантазии не хватает? А я скажу – фантазии у нас полно. Я могу придумать что угодно. Но дальше надо что? Надо реализовывать. И тут я сталкиваюсь с кем? С людьми. С работничками. А они никто ничего не хочет делать! Вот отец твой, извини за тему. Я уверен, что он много работал. Так ведь?

– Так.

– В этом и корень. Много работаешь – много должен получать. Кто бы на его месте отказался?

Паша осмотрел лопату, огляделся, увидел дощечку, поднял, счистил с лезвия налипшую влажную землю

– Даже вот лопата, – сказал он. – Три сезона, и она ржавеет. И тупится. Липнет на нее. И конструкция тупая. А у этого итальянца, у него не лопата, у него инструмент! Вся сверкает, из нержавейки, грамотно заостренная, ручка удобная, изогнутая, в землю, как в масло, сама входит! Думают люди!