Алексей Слаповский - Ксю. Потустороння история

Паша прервался, подошел к столу, взял бутылку с водой и начал пить из нее, жадно хлюпая, проливая воду на себя.

И вернулся к лопате. Смешной своей медвежьей походкой. Она всегда такая была, или я только сейчас заметила? Как он мне мог понравиться, этот рассудительный и глуповатый большой-большой мальчик? Чем зацепил, привлек, прельстил, соблазнил, искусил – какие еще есть слова на этот случай? Личико симпатичное, но этого мало, да и видно, что личико это очень скоро превратится в неотличимую от миллионов сограждан безликую физиономию, как у его папаши, а потом, если повезет, в самодовольную харю, рожу, такую, как у Сулягина.

Стоп. Мне показалось – или он и правда похож на Сулягина?

Тогда, тем более, что это было?

Как что, ответила я себе. То как раз и было, ты с Пашей хотела потренироваться. Чтобы с Сулягиным, когда дойдет до дела, вести себя свободней. Заодно лишиться девственности, потому что вряд ли Сулягин захочет быть первым – как и Паша не захотел.

Но нет, возразила я себе, это не главное. Потренироваться можно было и со свободным молодым человеком или мужчиной, но я Пашу выбрала, мужа своей сестры, хоть она мне и не сестра. Чтобы стать – кем? Правильно, чтобы стать предательницей. Как кто? Правильно, как Сулягин. Для чего? Для того, чтобы быть с ним на равных. Ибо только на равных его можно победить, став такой же, как он.

Нет, и это нет, тут что-то другое. То, чего я так до сих пор и не поняла.

Или не хочется признавать, что все до элементарного просто. «Девушка созрела», как напевал иногда папа, с улыбкой глядя на меня, когда я умствовала. Или, как беспощадно написал Пушкин, «душа ждала… кого-нибудь».

Было еще светло, когда приехала Наташа.

Паша бросил лопату, пошел к ней, обнял.

– Счастье мое!

Наташе отпихнула его.

– Напился, что ли?

– Ни в коем случае! Выпил, да. В разумных пределах. Ты видишь? – он показал на вскопанный у забора угол.

– А септик?

– Что септик?

– Паша, ты же обещал!

Наташа подошла к высовывающейся из земли бетонной трубе, накрытой круглым деревянным щитом. Приподняла, заглянула.

– Так и думала! Скоро перельется же! И воняет!

– А ты закрой, и не будет вонять. Наташ, я объяснял, это надо машину вызывать. Не ведерком же вычерпывать.

– Так вызвал бы! Почему я обо всем должна думать?

– Неправда, я тоже думаю. Побольше тебя!

Наташа махнула рукой:

– С тобой говорить!

Ушла в дачу, вернулась с полотенцем, вытирая руки. Села за стол, налила себе полстакана водки, сказала мне:

– Ладно, отдыхаем. Будешь?

– Водку нет.

– Вино есть.

Наташа налила мне почти полный стакан. Подняла руку для чоканья. Отказаться было невозможно, мы чокнулись, я отпила.

– Нет уж, давай на равных будем, – сказала Наташа. – Терпеть не могу, когда меня кто-то пьяной видит.

– Все равно же увижу.

– Значит, тоже должна быть пьяная! Пей!

Это был приказ. Я выпила. А Паша опять взялся за лопату. Работал с яростной обидой. Вот такая жизнь – бабы отдыхают, а мужик впахивает.

– Хватит, садись, поешь! – пожалела его Наташа. – Но выпить больше не дам.

– Я и не собирался, мне с утра за руль. Как там Оля?

– Догадался, спросил!

– Ты не дала, наехала сразу.

– Все в порядке, даже лучше чем обычно. Она еще в дороге в себя пришла. Смотрит вокруг: постой, Наташ, мы куда едем, зачем? Я рассказала, как она в одежде мылась. Вижу – критично все воспринимает, сознательно. Говорит: это временно было, давай домой. Мам, какое домой, а если опять? Илья Дмитриевич в тебе хорошо разбирается, лишним не будет пичкать, понаблюдаешься пару дней, и все. Чисто для страховки.

Наташа рассказывала, с аппетитом ела, была спокойной, обычной, но мне казалось, что спокойствие это слишком спокойное, обычность слишком обычная. Наташа даже не глядела на меня, на Пашу или глядела вскользь, без признаков того, что называют испытующим взглядом, но мне чудилось, что она этим умело прячет какой-то невидимый внутренний взгляд, которым оценивает все – как мы с Пашей сидим, как едим, как смотрим друг на друга. Или, наоборот, не смотрим, но если не смотрим – почему?

Я налила себе еще вина, выпила, чтобы стало полегче. И да, немного отпустило. А в Паше был еще прежний хмель, он помогал ему быть естественным. Если же что-то кому-то покажется в его поведении не так, то, опять же, хмель виноват.

– Понравилась дача? – спросила Наташа.

– Да, очень.

– Дикая она. Паш, ты водил Ксению смотреть, какие тут дачи на соседней улице?

Вопрос с подвохом, подумала я.

Паша ответил правильно:

– На пляж ходили, завернули туда, она в восторге.

– Еще бы. На пляж ходили? Пешком?

– Да, – сказала я. – Хотелось тут все посмотреть.

– Места хорошие. А дачу надо до ума доводить. И участок, и дом. Родители Пашины, как новую построили, забросили тут все. Сначала продать хотели, а потом отдали нам. Дом понравился?

– Очень.

– Я там всем переделать собираюсь. Пойдем, покажу.

Мы пошли к дому, Паша поплелся за нами.

– Ты куда? – спросила Наташа. – Ты все равно вечно против, что я хочу сделать.

– И буду против. Вот и расскажи еще раз. Может, соглашусь.

– Из кладовки еще одну комнату сделаем, а все барахло в гараж, – рассказывала Наташа. – Кухню облагородить, ванную и туалет нормальные оборудовать, раздельные, котел поставить, чтобы вода была горячая.

Она не пошла туда, а сразу направилась к лестнице, второй этаж заботил ее больше.

Показывала и рассказывала, мы ходили за ней.

– Тут можно еще один санузел сделать, слышишь, Паша? Хотя бы только туалет. Чтобы не бегать ночью по лестнице. А лестницу сделать, кстати, внутреннюю.

– Я уже говорил – негде! И тут, – Паша постучал ногой по полу, – серьезные перекрытия, железобетонные плиты, их долбить – с ума сойдешь.

– При желании не сойдешь.

– Проще новую дачу построить. Или купить.

– У тебя есть лишние деньги? А тут все обшить брусом, не целым, типа имитации, но выглядит очень красиво, я видела. И камин не кафелем, а керамикой отделать. Пашка дома ванную и кухню сам отделал, отлично смотрится.

– Хоть раз похвалила, – проворчал Паша.

– За дело – всегда пожалуйста. А вещи вот разбросал где попало.

Наташа пнула ногой рюкзак Паши, который лежал не где попало, а в углу. На него брошены были плед, с которым мы ходили на пляж, а также пленка и простыня. И мне казалось, что Наташа все видит, все понимает про пленку и простыню.

Она прошла в комнату с двумя кроватями.

– Тут так и останется спальня, только эти чудовища выкинем. Спать невозможно, катаются. А колеса намертво приделаны, не отвинтишь. Клинья подкладываем. Я вижу, ты уже вставил, Паш?

И тут Паша совершил ошибку. Он растерялся. Всего на миг, на долю мига, но Наташа уловила это.