Коллектив авторов - Удивительные истории о мужчинах

Нечаев повел плечами. Подмышки, горячие и мокрые, противно слипались.

— О, вылупились! Охуели от бумажек своих… Живого губаря ведут! Пиздец как интересно! — вполголоса весело выругался Черкасов.

Словно расслышав, офицеры как по команде отвернулись и принялись что-то обсуждать.

Нечаев поддернул грязноватый брезентовый ремень автомата. Вдруг захотелось цвыркнуть длинным плевком в сторону штабных, едва удержал себя.

Обогнули столовую и скрылись с офицерских глаз. У хозблока, вяло помахивая хвостом, стояла пегая кобыла Марья, впряженная в цистерну на двух автомобильных колесах. Вокруг морды тучей кружили мухи. Марья фыркала и встряхивала ушами. Два бойца в растянутых майках выливали из ведер в цистерну отходы. Жирный повар-киргиз, стоя в дверях, наблюдал за работой. Завидев проходящую мимо пару, троица разинула рты и замерла. Из распахнутых окон поварской высунулось еще несколько физиономий.

— Че, бля, в цирке, что ли? — озлившись, крикнул в их сторону Черкасов. — Давно не видели? Щас подойду!..

Окна опустели. Повар заругался на бойцов по-чурекски. Ведра с удвоенной быстротой загремели о цистерну. Напустив на себя озабоченный вид, киргиз скрылся в хозблоке.

— Так-то лучше, — проворчал под нос Черкасов. — Арбайтен унд орднунг.

За столовой уходила широкая, в две колеи, тропа на подсобку. Вновь поравнялись и пошли рядом, Нечаев лишь перекинул автомат на другое плечо.

— Боишься, отниму? — со смешком спросил Черкасов.

Нечаев махнул рукой:

— Плечо устало.

Высокие метелки травы по обочинам торчали недвижимо. Припекало. Из-под ног вырывались и оседали на сапогах облачка пыли. Черкасов снял гимнастерку, перекинул через руку. На выпуклом плече его Нечаев увидел наколку — оскаленного барса.

— Нравится? — приподнял плечо Черкасов. — Хочешь такую? Гриня из второй роты за блок «Явы» забацает, только так!

— Да не, не надо… Мамка просила не делать, когда в армию уходил. А то, говорит, как уголовный будешь. У нас полсела — кто сидит, кто вышел тока…

Оглянувшись по сторонам, ефрейтор расстегнул две верхних пуговицы и сунул пилотку за ремень. Взмокшие белобрысые волосы прилипли ко лбу.

Черкасов на ходу нагнулся и вытянул стебелек колосянки. Сунул сочный кончик в уголок рта.

— Это с каких же пор славный город Орел селом у нас стал? Разжаловали, что ли? Как меня из сержантов! — Черкасов хохотнул.

Нечаев растерянно провел ладонью по лбу.

— Да ладно, зема, какие проблемы. Ты думаешь, поверил я, что ты городской? — Черкасов метнул травинку в кусты. — У тебя, ты не обижайся только, слово «колхоз» на лбу написано.

Нечаев машинально потер лоб. Черкасов заржал, согнувшись, хлопнул себя по коленям. Отсмеявшись, потер заблестевшие глаза:

— Ну ты и артист, тезка!.. Ну, блин, ты даешь! Ладно, пойдем, не дуйся. Чего ты, в натуре, как баба, обидчивый такой?!

Ефрейтор сник, будто его окатили помоями из Марьиной цистерны.

«Скорей бы уж дойти», — вдруг подумал Нечаев, бредя в соседней колее и разглядывая синюю голову барса. Плечо шевелилось, и барс, казалось, шире распахивал пасть, грозно глядя на конвоира.

Едва слышно пахнуло навозом. Тропинка взбиралась на холм.

— Ну и почему же? — спросил вдруг Нечаев.

— А? — не понял Черкасов.

— Почему я и Тищенко — земы тебе? Ты же вроде с Ленинграда сам?

Черкасов шутливо замахнулся ладонью.

— Из Питера я! Тезка, бить буду! Учись правильно говорить, чернозем. Да не обижайся, — заметив, что Нечаев замедлил шаг, примирительно поднял руки Черкасов. — Я же так… А земы почему? Земы мне все хорошие люди с планеты Земля. Всего и делов. Усек?

Нечаев кивнул.

Кустарник закончился, они очутились на лысой верхушке холма.

Тропа, стекая в низинку, расползалась и терялась среди выгоревшей желтой травы. С минуту, переводя дух, солдаты разглядывали рассыпанные по низинке убогие строения — подсобное хозяйство. Низкий, с горбатой крышей коровник, загон для свиней и деревянный курятник. Поодаль, у пыльных теплиц, скособочился домик хозобслуги. За теплицами тянулся бетонный забор части с линиями ржавой «колючки» поверху.

— Спину жжет, — Черкасов взглянул, морщась, на солнце и накинул китель на плечи.

Пыля сапогами, начали спускаться с холма. Из домика их заметили: скрипнула дверь, на крохотное крылечко вышел дочерна загорелый солдатик.

— Э-э! Чумаход! Гостей встречай! — закричал Черкасов, покрутив в воздухе обеими руками. — Хорош коров ебать!

Солдатик испуганно юркнул обратно.

— Ефрейтор Нечаев! — Черкасов вытянул руку в направлении домика. — Приказываю открыть огонь на поражение! За неуважение к высокой делегации! Расстрелять эту халупу к ебене матери! За Родину, за Сталина! Тра-та-та-та-та! — вытянув указательные пальцы обеих рук и сложив их наподобие автомата, Черкасов побежал вниз, взбивая клубы пыли. Нечаев припустил следом.

На крылечке вновь показался чумазый солдатик, на этот раз с эмалевой кружкой в руках. С опаской протянул ее подбежавшему Черкасову. Заглянув в кружку, тот сделал несколько глотков и, вытирая губы ладонью, передал ее Нечаеву.

Молоко, желтоватое и густое, отдавало горчинкой. Нечаев допил и, возвращая кружку солдатику, поинтересовался:

— Это «утренник» у тебя?

— Не-е… — протянул подсобник. — Вечерней дойки. А може, и «утренник» туды влили. Не я — Остапчук на коровах…

— А ты на чем? — насмешливо спросил Черкасов.

— Я на курах, — охотно пояснил чумаход. — А Гуськов на свинарнике и кобыле. Тока он в столовке ща, на отходах.

— Ха! Я погляжу, ты лучше всех устроился! — подмигнул ему Черкасов. — Смотри сам. Друзья твои, как их там… Один на дембель на корове поедет, другой — одной ногой на кобыле, второй — на свинье. Как в цирке. А ты — другое дело. Белая кость. Гордость «люфтваффе»! Ас-истребитель! На самой лучшей курице-несушке домой полетишь. И яйцами по штабу и губе отбомбиться не забудь.

— Так они ж не летают! — удивился подсобник.

Черкасов загоготал. Обернулся к Нечаеву:

— Зема, бля буду! Этот похлеще тебя, вам вместе выступать надо. Два сапога пара! Чего ты в карауле делаешь — только страдаешь зря. Иди к ним на подсобку, не пожалеешь.

Черкасов присел на узкую лавочку под навесом. Закинул ногу на ногу и привалился спиной к стене. Зажмурился и, не открывая глаз, позвал:

— Иди, тезка, присаживайся. В теньке-то получше…

Нечаев посмотрел на подсобника:

— Передай Остапчуку своему, чтоб за коровами лучше следил. Они у него подорожников наелись, молоко и горчит. А чтоб две дойки в один бидон сливать… Он вообще дурак, что ли?

— Не, а може, и не сливал. Я не знаю, я ж на курах… — жалобно, по-собачьи, взглянул на него солдатик.

Ефрейтор махнул рукой, снял с плеча автомат и подошел к лавочке. Присел рядом с Черкасовым, потерся лопатками о шершавое дерево стены. Скудная тень навеса не спасала от тяжкого дыхания жары. Нечаев ослабил ремень и сдвинул подсумок на спину.