Ренита Де Сильва - Под небом Индии

Ужасная женщина! Ты поклялась быть покорной, чтобы искупить свою ложь, а теперь радуешься, что мужа не будет дома бо ́ льшую часть времени?

– Ты хотела бы ко мне присоединиться? – спросил Чарльз.

В его глазах читалась надежда.

Больше всего на свете я хотела бы жить в большом городе, посещать балы и играть в карты, воссоздав маленький кусочек дома, до тех пор, пока не смогу вернуться в Англию. Но продолжать этот фарс, изображать почтительную жену, я не могу. Быть лишенной компании людей, которые напоминали бы мне об Англии и позволяли бы чувствовать себя как дома, – это заслуженная кара за то, что я лгу мужчине, который так добр ко мне.

– Чарльз, я… Монахини и дети ждут меня в школе.

На мгновение его лицо омрачилось, однако затем он улыбнулся.

– Разумеется. С нетерпением буду ждать выходных, когда снова смогу тебя увидеть.

Чарльз уехал в главный город региона на следующей неделе, и Мэри, несмотря на его настоятельную просьбу пользоваться каретой, стала ходить в школу пешком через поля, покрытые золотившейся в рассветном сиянии росой. Солнце в это время еще не пекло, и земля у нее под ногами была мягкой, как пудра.

Монахини и дети были очень рады возвращению Мэри из отпуска, продлившегося несколько дней. Она сразу же принялась за работу и впервые с тех пор, как решила выйти замуж за Чарльза, почувствовала, что вина и сожаления терзают ее уже не так сильно.

Вечерами Мэри бесцельно бродила по их с Чарльзом коттеджу, наслаждаясь одиночеством и отсутствием мужа, пусть совесть и не давала ей покоя: «Он любит тебя, а ты хочешь от него избавиться!»

«Он совсем небольшой, – сказал Чарльз, показывая Мэри коттедж, – но тут можно пожить, пока мы не решим, что нам делать дальше, не следует ли мне перенести свою практику поближе, или же будет лучше, если я продолжу работать в главном городе региона».

«Он идеален», – ответила ему Мэри.

И это было правдой. Коттедж был расположен в прекрасном уголке, вдалеке от дороги, на огороженной территории посреди полей. К двум кокосовым пальмам был подвешен гамак. В саду пахло лаймом, гуайявой, спелыми манго и плодами хлебного дерева.

«Готовит и убирает в доме служанка, – сообщил Чарльз. – Живет она в городе, но приходит с рассветом и остается до тех пор, пока не выполнит все свои обязанности. Если понадобится, ты можешь нанять дополнительную прислугу».

Лишь двое в раю. «О чем мы будем с ним беседовать?» – думала Мэри, нервничая.

Первый вечер без Чарльза она провела за чтением его книг.

Возможно, увидев, что именно он читает, и поняв, что он за человек, Мэри научится его любить.

Служанка со смущенным видом принесла ей чай и сладости из воздушного риса, которые Мэри помнила еще с ранних лет. Индия вернула ей вкусы и ощущения детства. Специи и ароматы давно забытых блюд, которые когда-то казались ей обычными. Мэри даже не знала, как они называются, однако ее вкусовые рецепторы помнили их. Ощущения были подобны тем, которые человек испытывает, вновь знакомясь с другом, с которым давно не виделся, и понимая, насколько они похожи.

После ухода служанки Мэри лежала в гамаке, пытаясь читать одну из книг Чарльза и вдыхая аромат фруктов, который доносил ласкавший ее кожу нежный ветерок. Однако слова на страницах казались ей совершенно бессмысленными. Мэри коснулась живота. Он округлился лишь совсем чуть-чуть. Живот, в котором Мэри носила ребенка от другого мужчины.

Когда стемнело, Мэри отправилась спать. Она опустилась на кровать, которую они с Чарльзом делили с самой свадьбы, кровать, в которой Чарльз спал, а она лежала без сна. Теперь это ложе принадлежало ей одной до конца недели. Однако Мэри все равно не могла уснуть.

«Что, если Чарльз каким-то образом узнает правду? – спрашивала она себя. – А если нет, то смогу ли я лгать ему всю оставшуюся жизнь?»

– О моя дорогая! – сказал Чарльз, заключая Мэри в объятия и целуя ее.

Его глаза сияли.

Мэри было тяжело улыбаться, смеяться и радоваться вместе с ним.

А слушать, как он строит планы на их будущее и будущее ребенка, стало для нее настоящей пыткой.

И все же она это делала.

Как же легко ей теперь стало лукавить, как непринужденно ложь срывалась с ее губ!

В ту ночь, когда восторженный Чарльз наконец заснул, Мэри еще долго лежала, глядя перед собой затуманенными глазами.

По вздувшемуся растрескавшемуся потолку бегали ящерицы. Внезапно в голове у Мэри вспыхнуло давно забытое, но очень живое воспоминание. Однажды Амин поймал ящерицу, однако в следующее же мгновение в его руке остался один лишь хвост. Мэри с Ситой смотрели на него как зачарованные. Сита даже решилась его потрогать.

«Чешуйчатый», – сообщила она. На ее лице читались одновременно отвращение и интерес.

Сита… Мэри ей так и не написала.

Помнишь, как мы детьми беззаботно бродили по улицам городка, строя планы на будущее?

Если бы только жизнь вновь стала такой же легкой и простой.

Счастлива ли ты, Сита, осуществив свои детские мечты, став той, кто способна что-то изменить, той, кого невозможно игнорировать?

У меня есть все, о чем я мечтала: хороший муж, уважение, а скоро будет еще и ребенок.

И все же я несчастлива. По правде говоря, никогда в жизни я еще не чувствовала себя настолько подавленной.

Сита

Груз. 1936 год

– Сита.

Что-то в голосе мужа заставило ее открыть глаза и взглянуть на него.

Они лежали в постели. Сита притворялась, будто спит. Как только Джайдип погрузится в сон, она станет бродить по комнате. Ей больше нравились ночи, когда он не приходил в ее спальню, поскольку тогда ей не нужно было притворяться. Когда муж уснет, она сможет сбросить груз своей лжи, отложив его на какое-то мгновение вместе с диванной подушкой, которую Сита засовывала под юбку своего сари. Во всяком случае, ей хотелось на это надеяться, пусть даже в действительности королеве никогда этого не удавалось. Ложь всегда преследовала ее. Она росла, подобно несуществующему ребенку, требуя действий, вызывая у Ситы паранойю, заставляя подозревать всех и вся. Даже мужа. Даже сейчас…

– Моя мать захотела сегодня со мной увидеться.

Ночной воздух внезапно показался Сите очень горячим, и она прикусила язык, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего. Что еще задумала ее свекровь?

– Она… она хотела бы примириться с тобой теперь, когда ее внук вот-вот родится.

– Значит, она смирилась с тем, что я не бесплодна? Поверила, что я сказала правду, а гадалка, объявившая меня проклятой, а мое лоно – сухим, солгала?

Злость в ее голосе заставила Джайдипа вздрогнуть. Впрочем, его тон остался довольно мягким.

– Я знаю, что тебе очень больно. Но…