Эдуард Веркин - Мертвец [litres]

Но так и не решился.

Фильм закончился, свет загорелся, Вырвиглаз дёрнул из зала, мы тоже выбрались из кресел и проследовали к выходу, возле которого уже поджидала нас счастливая Сарапульцева.

– Ну что, женихи? – подмигнула она. – С невестами-то перезнакомились?

Я не ответил, мы вышли на улицу и остановились возле крайней колонны. Было ещё светло, домой идти не хотелось, хотелось пойти проводить Катьку. Рядом с остановкой злобно ошивался Вырвиглаз, ему хотелось подойти к нам, но он не знал, как это сделать, чтобы не быть осмеянным Катькой. Но потом он всё-таки не выдержал, приблизился и в предупредительных целях закурил. И огорошил:

– А вы в курсах, что Сарапульцева – негритянка?

Это пробило даже Катьку.

– С чего ты взял? – повелась она.

– Факт, – Вырвиглаз выпустил облако неприятного дыма, – эта жаба негритянка.

Я представил Сарапульцеву… Кто угодно, но не негритянка.

– Причём не простая, а принцесса, – продолжал врать Вырвиглаз. – Из королевского рода.

– Она же белая… – растерянно сказала Катька.

– Такое бывает, – вставил Упырь. – Если дедушка или бабушка были неграми, то…

– Точно, – ухмыльнулся Вырвиглаз. – У неё бабушка была негром. И дедушка. Они приезжали сюда перенимать опыт. Однажды они ехали на трелёвочном тракторе и оторвался трос, оба негра погибли, а девчушка чёрненькая осталась, на ней потом один тракторист женился…

– Я же знаю мать Сарапульцевой, – перебила Катька. – Она же не негритянка!

– Она до сих пор на лицо грим накладывает, – заявил Вырвиглаз. – Ты же её голой не видела?

Я в очередной раз подивился Вырвиглазовой безбашенности. И его безбашенности и безбашенности его фантазии.

– А ты что, видел? – усмехнулась Катька.

– Конечно, – совершенно спокойно ответил Вырвиглаз. – Конечно, видел. Я когда маленький был, меня мать водила ещё в женскую баню, так я помню там чёрную тётю. И я у мамы спрашивал – а что это за чёрная тётенька, а мама отвечала – это Сарапульцева, она негритянка…

– Вы же с отцом недавно сюда приехали, – подловила его Катька. – Как же ты видел её тогда?

Вырвиглаз понял, что заврался, и обиженно замолчал.

– А он просто другую негритянку в бане видел, – сказал я. – Другую негритянку в другой бане. И не негритянку, а эскимоску. Верней, эскимоса…

– Заткнись, – коротко рыкнул Вырвиглаз.

– Хватит, – брезгливо поморщилась Катька. – Давайте про кино лучше поговорим, что ли…

– Точно, – согласился я. – Кино мне понравилось. Не зря пошли, однако.

– Не зря, не зря, – покивал Упырь. – Мне тоже очень понравилось. И кино, и кинотеатр такой. В стиле ретро. Знаете, в Германии последнее время всё в таком стиле открывают, ну, как в ГДР чтобы было…

– Тебе понравилось? – не поверила Катька. – У тебя же у самого дома кинотеатр целый, наверное…

– Дома не то, – покачал головой Упырь. – В настоящем кинотеатре по-другому все. И места много, и запах…

– Это кошки нассали, – сообщил циничный Вырвиглаз. – Такой тонкий аромат. А ты, наверное, думал, что это чьи-то духи…

– Ты, я вижу, в кошачьей ссачке хорошо разбираешься, – парировала едкая Катька. – Ценитель…

Вырвиглаз не нашёлся, что ответить, задымил сильнее.

– Фильм сам по себе интересный. – Упырь оглянулся на «Дружбу». – Не только кинотеатр, всё очень понравилось.

Я подумал, что не стоит здесь долго задерживаться. Сеансов сегодня больше не будет, так что мать скоро отправится домой. А мне совсем не желалось с ней встречаться. Потому что если всё это она организовала, то она сейчас может и на улицу выйти. Чтобы закрепить успех. А то ещё скажет – «Никите так стыдно за то, что он устроил вчера…»

Тьфу!

– Пойдем, может? – предложил я, но меня никто не услышал.

– Нормальный фильм, это правильно, – согласилась Катька. – Надо диск прикупить. В коллекцию.

У Вырвиглаза, само собой, было другое мнение.

– Лажа, жабское кино, – сказал он.

Пустил на стену табачной слюной, попытался растереть ботинком, но потерял равновесие и чуть не упал.

– Лажа, говорю, – повторил Вырвиглаз. – Сироп. Кал младенца на жёлтой палочке.

– Почему это? – Катька прищурилась.

Катьке фильм на самом деле понравился, я видел, как она сидела, с прямой спиной. Такая спина бывает, только когда очень интересно.

Вырвиглазу, кстати, тоже было интересно – я это по позе его понял, – он сидел слишком по-барски, выпустив вперёд свои хамские ноги, периодически зевая и лениво оглядываясь. Ну, это уже после того, как дама отвергла его благосклонность.

Упыря я, правда, не понял. Весь фильм он сидел, положив голову на руки, а руки на спинку впередистоящего кресла. Смотрел. Но эмоций никаких на его лице не просматривалось. Надо было на фильм ужасов с ним идти, тогда бы я посмотрел. Вот Вырвиглаз тот же. Больше всего любит фильмы ужасов. И всегда приглашает на просмотр меня. А когда мы глядим очередной кишечнополостной хоррор, то он громко смеётся, тычет меня в бок, вопит «какая байда» и плюётся.

Это оттого, что Вырвиглаз трус.

– Кинцо лажовое, – повторил Вырвиглаз. – Хорошо, что бесплатное. А диск может только дурак прикупать.

– И чем же оно лажовое? – прищурилась Катька ещё сильнее, глаз почти не осталось.

– Да всем. Оригинальностей мало. И пню понятно, чем всё дело закончится. Для баранов кино. Для жаб.

– А мне вот непонятно было, чем всё закончится, – сказала Катька.

– Я же говорю, для баранов кино, – зевнул Вырвиглаз. – Предсказуемый конец…

– Непредсказуемый финал в принципе невозможен, – вдруг сказал Упырь. – Условно все финалы можно свести к двум: герой побеждает – герой погибает. Плюс и минус. Что-то ещё придумать сложно.

Вырвиглаз молчал, Упырь продолжал:

– Даже в авторском кино финалы предсказуемые. Можно создать непредсказуемое произведение – трудно вывести непредсказуемый финал. Историки кинематографа склоняются к тому, что отрицательный финал гораздо банальнее, чем положительный.

Мы все глядели на него. А Катька так и с интересом. Вот уж не думал, что Упырь может говорить так. Какой умненький. Умненький уродец. Рожей судьба обделила, мозгом зато укрепив.

– Чего это ты там выбулькнул? – спросил Вырвиглаз. – Я не расслышал, повтори, не будь жабой.

– Отрицательный финал банальней, – повторил Упырь. – Примерно в семидесяти процентах художественных произведений авторы избегают хеппи-энда. Эта тенденция чётко прослеживается примерно со второй половины восьмидесятых годов.

– Ты это сам придумал? – осведомился Вырвиглаз.

– Не, – честно признался Упырь, – в журнале прочитал. У меня память хорошая. Там пишется, что раньше в семидесятых-восьмидесятых был перекос в хеппи-энд, потом всем это надоело и стали снимать с плохими финалами. И увлеклись вроде как. Сейчас считается почему-то, что плохой конец правдоподобнее, поэтому так и кино делают.