Андрей Виноградов - Не ум.ru [litres]

– Тик-так, киса, бум, бум, бум-м-м.

Оно было сродни шаманскому. Будто я в бубен стучал чьей-то берцовой костью. И бубен, и кость помещались в моей голове.

Я не уловил момента, когда принялся «читать» эту белиберду вслух, тщетно пытаясь пристроить ее хоть на какую мелодию. Сам собой, непатриотично подвернулся государственный гимн. Старые его слова позабылись, старо-новые так и не выучились. Перелицовка – она перелицовка и есть. Как с портками. Ткань та же, только заношенная ее сторона теперь внутри, спрятана. Снаружи все как бы новое, даже цвет немного иной. Но ты-то знаешь! Может быть, всё дело в том, что текст гимна оказался подправлен в тот недолгий и не очень ловкий час либерального бриза, когда даже принуждение толковалось как дело исключительно добровольное, следовательно необязательное. А раз добровольно и необязательно, то стоит ли лишку напрягаться?

«Бум» в окончании музыкальных фраз требовалось повторять, иначе последняя нота повисала, но я был во всеоружии.

Хомяк с персональным «бумом» присутствовал не везде. Однако по языку хомячьего тела, еще не возращенного внутри клетки в статусную позицию на письменном столе, он не роптал и был в целом доволен условным присутствием в тексте.

Призна ю сь: исполнением я не гордился. Оно было безбожно гнусавым, потому что нос распухал быстрее, чем я слагал произведение, и куда значительнее опережал возвращение мозга к реальности.

«Подсудное дело», – спонтанно ёкнуло.

«Почти ночь уже. Никто не слышит. И в трубах шумит. Иначе уже бы в дурку ехал. В лучшем случае», – успокоил я спонтанный «ёк».

В клетке, по счастью, никто не пострадал. Не считать же, в самом деле, пострадавшей стороной освобожденную из поилки воду. Хомяк сидел внутри поверженного жилища молча и лишь взглядом вопрошал о причинах, повлекших за собой столь радикальные и неожиданные перемены. Я бы голову прозакладывал, что он не выронил изо рта ни ползернышка. Эта его молчаливая невозмутимость еще раз подчеркнула и без того хорошо мне ведомые жизненные приоритеты животного. Так стремление устроиться страховщиком выдают в соискателе мстительность, лицемерие и природную скупость. Пусть и будут эти черты характера блестяще замаскированы. Для чего еще нужно лицемерие? Да простят мне милые и добрые страховые агенты – они же непременно водятся в каких-то землях? – это совершенно необязательно суесловие. Честно скажу: я таких за всю жизнь встретил только двух. Женщину и… женщину. Отсюда множественное число. Впрочем, ни у одной из них не застраховался. Категорически не доверяю добрякам.

Я водворил хомячьи хоромы на место, налил воды в опустевшую поилку и положил в миску два орешка арахиса. Тем самым безо всякого злого умысла создал Хомячуре практически неразрешимую многоуровневою проблему: как съесть обожаемое лакомство, не расставаясь с припасами, ранее набитыми в рот? И при этом, заметьте, не потратить время на пережевывание захомяченной пищи! Потому что пока жуешь, арахис может сплыть, как и не было.

Вот откуда, скажите мне, у животного столько жизненного опыта? Ума не приложу. По яркости эта дилемма ни чем не уступала задаче «Как заполучить Крым и не поссориться со всем миром?». К сожалению, к этому времени задача уже была решена, но зато она оставляла Хомячуре простор возвеличиться. Я мудро оставил животное распоряжаться историческим шансом. Прикинул, что в худшем случае шлепну зверя по спинке, он сблеванет, а я приберусь.

Будильник по стойкости не уступил хомяку, он продолжал идти. Бегло. Я для верности несильно потряс его и услышал привычный стук. Только стук, ничего нового. Внутри ветерана, сколько помню себя и его, что-то живет слабо востребованным старым механизмом. Или невостребованным вообще. Судя по тому, как исправно он несет свою будильничью службу, это нечто совершенно ненужное, лишнее, какой-нибудь механический атавизм. Шестереночный аппендицит? Пружинный копчик? Нет, атавистические отростки и рудименты дребезжать не должны. Скорее всего, это случайно забытая мастером гаечка. Или подброшенная им же намеренно. Если судить по возрасту неугомонного агрегата, он вполне мог быть собран в жестокие времена часовщиком-вредителем.

Судьба лампы сложилась не так удачно. Теперь на ее абажуре есть боевая отметина. Увы, этим героическим местом она навсегда обречена смотреть в стену, и единственным, что хоть как-то смогло приглушить ламповую печаль, стал мой рассказ о людях, тайно награжденных и также тайно возвышенных. Конечно же, я умолчал, что у людских тайн всегда море свидетелей. А еще есть зеркала, которые помнят вообще всё.

Дабы не оказаться в положении лампы, пусть фигурально, и желая пусть со временем, но стереть с лица воспоминание о кошачьем визите, я второй раз в жизни посетил дежурный травмпункт. Причем всё тот же, что и впервые, в тот памятный, судьбоносный визит. Наскоро пересказанная в лицах история тридцатилетней давности про замаскированный под чирий третий глаз и последующие постигшие меня утраты имела буквально оглушительный успех у медсестры. Отсмеявшись, женщина пригрозила вытрезвителем, еще раз затвердив давно окаменевший факт о коварстве своего рода-племени. Я как-то сразу поверил в ее готовность измыслить пакость в ответ на забаву. Подозреваю, что вряд ли отделался бы «грёбаным алкашом», не окажись она чересчур занята. Или слишком ленива для составления и подписания протоколов. Видимо, мне не следовало так педантично и целеустремленно укреплять дух перед тем, как отправиться в путь. С другой стороны, как без этого, если знаешь, куда этот путь ведет. И к чему он порой приводит.

Вот же дура.

Я без всякого удовольствия вспоминаю лицо той медсестры. Как ни странно, оно миловидное, улыбчивое, какое-то домашнее и многообещающее. И то вспоминаю, как странно оно не переменилось в момент описания моего злого будущего в самые ближайшие часы. Тон, правда, стал другим, что правда, то правда. Словно его остудили быстрее быстрого. И я уже представлял себе утро не в жарких объятиях этой женщины, а в прохладе несвежего хлопка смирительной рубашки. Или из чего их там шьют. И вообще, сулит ли хлопок прохладу? Еще интересно, существуют ли зимние модели смирительных рубашек? На ватине для клиентов попроще, на кашемире для блатных? Или от кутюр? А ведь я такие видел на подиуме, в репортаже с недели высокой моды. Рукава, правда, с разрезами, но для умелого санитара это разве проблема?

Столько вопросов, а ответ один: медработник – профессия не для всех. Я бы точно не подошел. Моя мимика всегда идет в ногу с произносимым или мысленным текстом. А слова в унисон настроению. Настрой, слово, мина – это мой персональный почетный караул. Весь на виду. Безыскусен я, что до лицедейства.