Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

— К Вашему сведению, я еще и главный специалист по мертвым языкам в нашей стране.

Человек сделал очередную пометку на листе и, не выпуская карандаша, почесал живот, обезображенный рыхлым ожирением. Потом вдруг спросил:

— Скажите, Алена, а вот Вы какой след в истории собираетесь оставить?

Девушка стала вытирать щеки Максима вафельным полотенцем, а доктор философии продолжил:

— Ученые подсчитали, что если пятьдесят тысяч лет до нашей эры взять за отправную точку появления человека разумного, то до сегодняшнего дня на Земле жило и умерло сто семь миллиардов человек. И вот я задаюсь логически вытекающим отсюда вопросом: а что, собственно, все эти люди оставили после себя? Зачем они жили? Кто их сейчас помнит?

— Я как-то не думала об этом, — ответила Алена, уже пожалев, что вообще заговорила с профессором.

— Вы даже не хотите подумать. Ну, в самом деле, кто так делает?

— Простите, но я, правда, не задумывалась.

— Зря, а вот ваш покорный слуга научные труды собирается оставить.

— Думаете, они будут кому-то нужны через сто лет? — осведомилась девушка. — Я читала у одного святого отца, что каждый следующий философ опровергает предыдущего. В философии нет истины.

— Безусловно! — вспылил Шаховский. — Я — не фунт изюма, и мои труды — не филькина грамота. Меня цитирует мировое ученое сообщество!

Он вновь сделал пометку на линованном листе бумаги, но уже без прежней уверенности в руках.

— А еще у меня есть сын, кандидат химических наук, между прочем.

Шаховский по неосторожности проткнул лист карандашом и еле сдержался, чтобы не выругаться.

— Искренне за Вас рада!

— Алена, а Вы не знаете, какой клапан лучше поставить? — спросил третий сосед в спортивном костюме. — Наш, отечественный, или импортный?

— Лучше спросите у врача. Я плохо в этом разбираюсь.

Тот кивнул и продолжил без всякого интереса читать дешевый детектив, сидя к окну спиной.

— Скажите, Алена, — проговорил, не унимаясь, философ. — Вы каждый день сидите рядом с этим парнем, который не только Вас не видит, но даже и не слышит. Каково это?

— Что каково?

— Ну, вот ладно, я — старик уже, а он лежит, простите за фамильярность, овощем, уже столько лет, со смертью в шахматы играет. Безнадежное состояние.

Алена достойно отразила атаку:

— Я не отчаиваюсь и не унываю. В начале Великого поста я читала покаянный канон Андрея Критского. Там есть фраза, которая всегда меня укрепляет: «Когда Господь захочет, естественный порядок вещей преодолевается». И батюшка в храме говорит, что чем чище человек душой, тем его молитва за ближнего перед Богом сильнее. Этим и держусь.

— И что, есть успехи? — саркастически спросил философ.

— Я только в самом начале и не знаю, смогу ли двинуться дальше. Путь борьбы с грехом очень трудный. Уповаю на помощь Христа. Он сказал, что идущего к нему не прогонит вон. Нужна решимость жить по Евангелию, а этого мало кому хочется.

— Бог…, — протянул философ, почесывая коленку. — Хм. Еще же Ницше сказал, что он умер. А я даже заявлю большее: он никогда и не рождался. Бог есть выдумка человека. Людям просто лестно стоять во славе наравне с их же недосягаемым вымыслом.

У Алены затряслись руки, и она, не чувствуя в них сил, на всякий случай поставила кружку с мыльной водой на прикроватную тумбочку.

— И где сейчас ваш Ницше? — поинтересовалась она.

— Там же, где и все. И я к ним пойду. И Вы, и вон, Михаил Иванович.

— Никуда я не собираюсь идти, — возразил Михаил Иванович. — Мне только клапан нужно поменять.

— Ну, если принять Ваши слова за правду, то человек — самое несчастное создание во Вселенной. Букашка хотя бы не задумывается о смысле жизни.

— Ну кто Вам такое сказал?! — возмутился Шаховский так, что листы полетели на пол. — Есть наука, есть искусство, да мало ли на белом свете существует вещей, которые придают жизни смысл?

— Товарищи, нам всем вредно спорить, — вновь вмешался в разговор Михаил Иванович. — Давайте просто будем жить, раз уж нас родила мать.

— Нет, подождите, Михаил Иванович, — сказал философ, собирая листы с пола. — Тут вопрос принципа. В «Сумме теологии» Фома Аквинский тоже доказывает бытие Бога, но из трех с половиной тысяч листов он уделяет этому вопросу всего три страницы! Разве можно относиться к этому серьезно? Да у меня даже после аварии пальцев на руке осталось больше!

— Тогда что же, по-Вашему, человек? — спросила Алена, начиная уставать от этого бессмысленного разговора.

— Как говорил римский император-философ Марк Аврелий: «Человек есть пепел, зола и еще рассказ».

Алена вспомнила, каково это — улыбаться, потом покопалась в кармане пиджака, достала и разгрызла одну таблетку от головы.

— А где тогда в этой формуле место любви?

— Я уверен, что между людьми так же мало братских чувств друг к другу, как мало сходства между листьями в лесу: они мучаются вместе — вот и все.

— Здравствуйте.

Все подняли головы.

Шаховский сразу отбросил листы и подбежал к молодому человеку.

— Сынок!

— Это все для врачей, — отстраняя отца, сказал сын. — У меня мало времени. Скоро лечу в Рим на конференцию.

— Здорово, — восхитился Шаховский, подмигивая соседям по палате, мол, что я вам говорил.

— Угощайтесь, — предложил профессор собратьям по несчастью.

Михаил Иванович и Алена вежливо отказались от копченого осетра, нарезанного на ломтики.

Наконец профессор не вытерпел и с улыбкой спросил:

— А этот человек кто будет?

— Это мой друг и по совместительству нотариус — Франц Крюгер. Тут такое дело, пап… Нужна твоя подпись.

Шаховский сразу почему-то побледнел.

— Какая еще подпись?

— Чистая формальность. После конференции я на год улетаю работать в Дрезден. Подпись избавит меня от волокиты и не будет отрывать от дел, если с тобой что-то случится.

— А что со мной может случиться?

— В жизни все может случиться, отец.

Когда нотариус доставал из глубин черного портфеля папку, на пол упал собачий поводок. Так, по крайней мере, показалось Алене. Франц ловким движением руки поднял поводок и убрал обратно в портфель. Потом, без тени смущения, открыл папку на нужной странице и протянул профессору. Щелкнула ручка.

Шаховский как-то растерянно пробежал по бумаге запавшими глазами и посмотрел на сына. На его угловатом лице появилась тень улыбки.

Алена поцеловала Максима в белую, гладковыбритую щеку. В очередной раз подумала, что могла бы выйти за него замуж, родить ребенка. Она любила представлять их стоящими у алтаря. Над головами держат венчальные короны. В руках — свечи. Священник произносит молитвы. Алена подавила в себе эти мысли, попрощалась с соседями Максима и пошла на улицу. На лестнице она встретилась с профессором Агаровым, опирающимся на трость.