Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Алена изменилась в лице, и смех рассеялся, как туман.

— Сколько страниц из пятисот нужно выкинуть? — весело спросил Аполлон, разглядывая себя в зеркале.

— Все пятьсот.

— В смысле? — спросил он, повернувшись к Алене.

Алена встала с кровати, прикрылась одеялом и пошла в ванную комнату.

— Но это же весь роман! — крикнул он ей вдогонку.

— Извини, но твоя рукопись — никчемный мусор. Я даже не стала бы его подкладывать под ножку дивана.

— Постой, но ты же сама вчера говорила…

— Пора подкрасить челку, — подумала Алена, рассматривая себя в зеркале. — Мне просто нужно было с кем-нибудь развеяться. День трудный вышел.

Молодой человек стал одеваться и одновременно с этим сыпать на девушку скудным бранным словарным запасом, что вызвало в Алене вторую волну хохота.

Она подошла к рабочему столу, небрежно перекинула несколько листов, скривилась и смахнула рукопись молодого человека в урну. Дверь захлопнулась, чуть не слетев с петель.

Алена порылась на дне сумки и достала банку с сильнодействующими обезболивающими таблетками, которые врач прописала ей от мигреней. Отвинтила крышку и высыпала на ладонь сначала десять, а потом еще пять белых пилюль.

— Теперь точно пора, — сказала она, и дрожащей рукой вылила в стакан остатки красного вина. — Такая доза убьет и кита.

Зазвонил телефон. Она решила не отвечать.

— Меня это больше не касается.

Алена положила в рот первые пять таблеток, но телефон словно бы умолял ответить.

— Да, — уже чувствуя горечь на языке, все-таки ответила Алена.

— Из морга «склифа» беспокоят. Завтра нужно к десяти часам утра подъехать на опознание.

— Куда подъехать…?

— В морг института им. Склифосовского, девушка. Я сколько раз должен повторять? У меня в списке напротив фамилии Еременко записан ваш телефон.

— Но я…

Трубку положили.

— Завтра нужно подъехать на опознание к десяти часам, — повторила она для себя и выплюнула таблетки в ладонь.

Ее забил озноб: то ли от страха, перед какой страшной чертой вновь остановили (логическим мышлением Алена не была обделена с рождения, и понимала, что два раза уже не могут быть случайностью), то ли от своего бессилия переступить эту черту. В голове пронеслись строчки из Фауста в переводе Пастернака, которые она знала наизусть:

Но две души живут во мне,

И обе не в ладах друг с другом.

Одна, как страсть любви, пылка

И жадно льнет к земле всецело,

Другая вся за облака

Так и рванулась бы из тела.

Крутя в пальцах пачку сигарет, она нажала кнопку обновления почты. В ящике висело сорок новых рукописей. Вновь нажала кнопку обновления. Плюс десять великих романов. Еще раз обновила почту — плюс двадцать бестселлеров. Редактор истерически захохотала и нажатием кнопки очистила весь ящик. Для надежности поставила галочку на автоматическом удалении всех присланных писем. Смяла пачку сигарет и швырнула ее в сторону, рассыпав крошки табака по столу. Взяла в руки чистый лист бумаги и стала писать заявление об увольнении.

Когда машина такси скрылась из виду, Алена поправила уже начавшую выцветать челку, сплюнула жвачку в бумажный платок, и с неохотой потащилась к серому, почти неприметному зданию.

— «Морг», — проговорила она, читая облупившуюся от времени табличку над входом.

Алена зашла внутрь и двинулась по скользкому полу вдоль темного, холодного коридора. За годы эксплуатации следы от каталок превратились в колеи. Лампочки под потолком были засижены мошкой и паутиной. Почему-то запахло стоматологической поликлиникой.

— Здравствуйте, — сказала она в маленькое окошко, для надежности закрытое решеткой. — Мне звонили на счет Еременко.

Человек восточной наружности, со следами от оспин на лице, пошевелил густыми усами и, сняв вторые глаза, переспросил казенным слогом:

— Фа-ми-ли-я.

— Еременко, — повторила Алена, ежась от холода.

— Так, — процедил человек, открывая непропорционально маленькими по отношению к массивному телу руками толстую папку. — А Вы кто будете? Жена?

— Нет.

— Сестра?

— Нет.

— То есть, в родстве не состоите?

— Нет, — в третий раз повторила в окошко Алена, уже начиная шмыгать носом.

Он листал толстый журнал, и перед тем как перевернуть следующую страницу облизывал кончик заиндевелого пальца.

— Кого-то еще из родственников Максима Еременко знаете? — монотонно спросил человек, продолжая читать страницы журнала.

— Никого, — ответила Алена, прыгая на месте. — Даже в морге бюрократия не умирает.

— Пройдите в ту дверь.

Ячейки размещались как на вокзале, словно камеры для хранения багажа. Унификация плановой экономики. Какая разница, что именно временно хранить? Сумку или тело перед отправлением в вечность? Меняй только место назначения — и все.

Мужчина подошел к ячейке, со щелчком открыл дверцу и выдвинул поддон с телом. Алену начало мутить и она пожалела, что по дороге перекусила.

— Узнаете? — буднично спросил сотрудник морга.

Испещренное гематомами и ссадинами молодое тело куталось в легкий иней и отдавало заметной синевой. Оно было чужое и уже ненужное этому старому, раскаленному жарой миру.

— Нет, это не он.

— Уверены? — буднично спросил усатый человек.

— Да, — как во сне, ответила она, а в голове пронеслась мысль: «Должен быть смысл. Я не верю, что на этом точка. Не верю».

Желудок Алены отказался дальше удерживать пищу, и ее стошнило на пол. Здание выплюнуло еще несозревший плод и девушка, не оборачиваясь, пошла сквозь сквер института, прикрыв рот салфеткой. Если зайти с мороза в натопленную баню, то можно понять что происходило на улице к полдню. Витая в своих мыслях, она села на ступени больничного храма в тени дубов, посаженных еще при графе Шереметеве. Ветви деревьев тянулись в одну сторону, прося у Бога дождя.

Алена стала рыться в сумке в поисках банки с таблетками, решив, что попытается в третий и последний раз, но кроме расчески, косметички, книжки по древней архитектуре Дамаска в мягкой затертой обложке, пачки сигарет и бутылки теплой воды ничего не находила.

И тут, из самой глубины своего существа, почти в отчаянии, воскликнула: «Господи, если ты есть, то откройся мне! Я прошу не для каких-нибудь земных, корыстных целей. Мне только одно надо узнать: есть ты или нет тебя?»

Она повторила эти слова не менее трех раз, а когда подняла влажные глаза от асфальта, то увидела нескончаемую вереницу людей в черной траурной одежде , поднимающихся в храм по ступеням .

— Алена, — позвал знакомый бодрый голос.

Девушка стала всматриваться в безрадостные лица и вдруг увидела улыбающегося отца Михаила. Он показался ей ангелом в белоснежных одеждах: лицо светлее Солнца, глаза небесного цвета. Взмахом руки иерей позвал ее за собой, в открытые двери.