Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Алена, с большим трудом пробравшись к дверям, попыталась втиснуться за ним, чтобы поговорить, но едва она ступала на порог, как ее останавливала некая сила, не давала войти, отбрасывала, между тем, как все люди шли беспрепятственно. Сколько она не пыталась — войти не могла. Всех принимала церковь, а ее — не пускала! Так повторилось три или четыре раза. Силы кончались. Наконец, когда последний человек зашел внутрь, она отошла и встала в углу паперти. Алена вдруг осознала, что это грехи ее не пускают.

— Господи, сама я ничего не знаю, пусть все скорби, все страдания, какие есть на земле, сойдут на меня, только спаси, — зарыдала она и стала в покаянии бить себя в грудь.

Насколько долго продолжалось это состояние: пять минут, десять или час — она не понимала, но когда поднялась с колен, то поняла — молитва услышана. В трепете девушка зашла внутрь. Вновь ощутила знакомые с детства запахи ладана и свечей с прополисом. Уже никого не толкая, попыталась глазами отыскать того, кто ее звал.

— Вы не видели иерея Михаила? — спросила она тихонько у невысокой, сухонькой старушки, убиравшей с жертвенника свечные огарки.

Старушка недоуменно посмотрела на Алену и, сморщившись, указала вперед. Мол, там он. Алена пошла дальше, вглядываясь то в лица людей, то в лики святых на иконах, то в потрескавшиеся фрески, на которых был изображен Страшный суд, но священника найти не могла. Она решила спросить у молодой женщины в темно-синем платке, утиравшей с воспаленных век слезы и жирные ошметки дешевой туши. За секунды по лицу женщины пробежала целая серия ответных вопросов: «Как она смеет шутить в такую минуту и в таком месте?», «Я что так глупо выгляжу, что надо мной можно смеяться?», «Да по ней видно, что она больная». Вопросы так и остались неозвученными. Дама раздраженно, словно отмахиваясь от мухи, указала рукой в направлении амвона.

Алена поблагодарила, посмотрела туда, куда ей указали, и еле сдержалась, чтобы не закричать. Иерей Михаил, в черном подряснике, с Евангелием в руках, лежал в гробу. Никакого небесного света и тепла не было и в помине, если не считать света и тепла от горящих вокруг гроба свечей. Лицо его со следами перенесенной длительной болезни теперь напоминало глиняную маску. Радость от встречи тут же улетучилась, а холод, смущение и уныние навалились на нее с семикратной силой.

— Лишь только начало обнаруживаться тление, то уже по одному виду входивших в келью усопшего иноков можно было заключить, зачем они приходят, — вспомнился ей отрывок из «Братьев Карамазовых». — Войдет, постоит недолго и выходит подтвердить скорее весть другим, толпою ожидающим извне. Иные из сих ожидавших скорбно покивали главами, но другие даже и скрывать уже не хотели своей радости, явно сиявшей в озлобленных взорах их.

Последний роман из великого Пятикнижия Достоевского она читала, по меньшей мере, раз пять — от корки до корки, и понимала для чего и для кого старец Зосима «провонял». Ей стало тепло на душе.

— Да посмотри ты на эту восковую куклу! — ерничая, пробежал по струнам души чужой голос. — Смерть — вот что ждет человека, и больше ничего.

Холодок вновь стал заползать внутрь.

— Алена, тело — лишь пиджак на стуле, который после смерти оставляет человек, — вспомнились ей слова отца Михаила. — И все, чем были наполнены карманы этого пиджака, тоже остается. Душа же бессмертна и возвращается к Богу.

— Господи, помилуй! — наконец услышала Алена голос священника, который совершал чин отпевания.

Эта фраза и последующие за ней отрывки из Евангелия, начали насыщать опустевшую за годы душу, словно дождь высохшую землю. Черная пелена отчаяния и уныния стала терять над ней силу, рвалась, как тонкая паутина.

Наконец отпевание закончилось, и процессия с гробом направилась в сторону автобуса. Алена, проплакав всю службу, вышла самой последней. Ей показалось, что шла она не из храма, а будто из самого Рая. Старушка поворчала, и двери за ней закрылись.

— Девушка, поможете мне донести венки?

Алена, прикрывая глаза рукой от солнечных лучей, посмотрела на женщину.

— Но я…

Она и сама не заметила, как оказалась нагруженной венками.

Стекла автобуса были зашторены черным бархатом. Рядом стояло человек двадцать, мелкими группами по двое и по трое, держа в руках кто гвоздики, кто — красные розы, а кто —хризантемы.

— Меня зовут Ольга Геннадьевна, — представилась женщина, сгружая венки. — Работаю медсестрой в институте. Батюшка был для всех нас как родной отец.

Алена пробурчала в ответ что-то невразумительное.

— Доченька, я просто разрываюсь. Поможешь еще, ради Христа?

Радость вдруг улетучилась, и на ее место вернулось раздражение.

— А что нужно делать? — спросила Алена, все-таки пересилив себя.

— За воротами на Садовом кольце будет ждать машина с врачом Викторией Сергеевной. Съездите на кладбище. Поможете там, чем сможете, а я буду позже. Мне еще нужно продукты купить к поминкам.

Алена вновь почувствовала, что сейчас готова обругать женщину самыми последними словами. Она стала бороться с собой. Ее затрясло.

— Что с тобой, доченька? Тебе плохо?

— Просто голова от жары болит. Сейчас немного посижу в тени и пройдет.

Алена села, достала из сумки бутылку воды и немного отпила. Вода отдавала тухлятиной. Женщина протянула Алене белый платок.

— Смочи водой и надень на голову. Поможет.

Алена последовала совету и повязала мокрый платок таким образом, чтобы он прикрывал и розовую челку, и татуировку на шее.

— Хорошо, я помогу, — выдавила Алена, продолжая бороться с собой.

Через десять минут она вышла через ворота на Садовое кольцо. Увидела машину, подошла, и в открытое окошко объяснила ситуацию.

— Мне Ольга Геннадьевна уже позвонила. Спасибо, что согласились помочь.

Из ворот выполз автобус с гробом. Машина, в которой сидели врач с Аленой, включив сигнал поворота, стала набирать ход вслед за «пазом». Расстояние от «склифа» до Николоямской улицы проскочили быстро, а вот дальше толкались не меньше часа. Москва не верит слезам, как живых, так и мертвых.

— Вы давно знаете отца Михаила? — поинтересовалась Вика, когда они, наконец, выехали на дорогу, всего несколько веков назад еще называвшеюся Владимиркой.

— Что? — вынырнув из дум, спросила Алена и посмотрела на ветровое стекло, заляпанное разбитыми насекомыми.

— Я спрашиваю, Вы давно знаете отца Михаила?

— Да, — ответила Алена, просматривая два пропущенных вызова от начальника и двадцать пять звонков от Аполлона. — Но мы не виделись много лет. Я, можно сказать, сегодня случайно узнала, что он умер.

Алена вдруг обмякла и почувствовала непреодолимое желание встретиться с Аполлоном.