Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

— Обрусевших немцев много, кстати, — заметил Василий.

Пузырь влил прозрачную жидкость в рот даже не поморщившись. Капельки пота тут же выступили на его загорелом, лоснящемся лице.

— Боюсь, что теперь меня без помощи батюшки опять ждет бутылка, — констатировал он.

Расстроенный пузырь махнул рукой и пошел к машине. Алена закрыла глаза и стала массировать виски.

— Алена, вот мой номер. Обращайтесь, если будет нужна помощь. Василий, хватит есть, заводи машину!

— Скажите, а Еременко Максима можно навестить?

— Позвоните мне, я договорюсь, — пояснила врач, садясь в машину. — Только не стоит затягивать.

— Так все плохо?

Виктория кивнула, и машина уехала, приминая колесами сухие иголки.

Блуждая, словно в лабиринте Минотавра, Алена с трудом отыскала могилы матери, братьев, бабушки и деда. Все вокруг заросло крапивой, пустоцветами и другими сорняками.

Она села на траву и закурила: то ли чтобы отогнать назойливых комаров, то ли чтобы успокоиться. Ей хотелось молчать, и она была рада, что сейчас рядом с ней нет никого, кроме ворон. Перебирая в голове разные частоты, Алена попыталась подключиться к остаткам сознания матери и братьев, и сама не заметила, как стала молиться. В голове замелькали воспоминания прошедших лет, и она ясно увидела все свое несовершенство и грязь. Страх стал душить ее, словно ожила змея на шее. Страх твердил, что нет ей теперь прощения, нет пощады, нет дороги обратно, что она уже погибла.

Алена вскочила и что было мочи побежала, продираясь сквозь понурые хвойные ветви, спотыкалась о чьи-то забытые могилы. Вновь вставала и вновь бежала, пока на ходу, в одно мгновение не потеряла сознание, будто кто-то острым мечом отрубил ей голову.

— Семен, когда работа будет закончена? Сколько можно тянуть?

— Екатерина Валерьевна, делаю все, что в моих силах, — ответил Семен, склоняя голову перед хозяйкой. — Я же не виноват, что мужики выпили лишнего (он приложил указательный палец к шее). К тому же, этот сруб ставил еще ваш дед, а он был изрядный плотник. Ух, какой он был плотник. Бревна отбирал одно к другому. Сучок к сучку.

— В общем так, Семен — с этого момента никаких авансов, — раздраженно проговорила девушка, щелкая что-то в телефоне. — Скоро приедут рабочие и начнут фундамент заливать, а вы все никак сруб не разберете.

— Вам совершенно его не жалко? — взмолился Семен, смотря на покосившуюся избу.

— Чего не жалко?

— Ведь вы в нем выросли, Екатерина Валерьевна. Дядя Толя так много сил в него вложил. Руку на святыню поднимаем.

— Семен, я могу обойтись и без тебя. Я с тобой вожусь только в память о дедушке. Где вы тут еще работу найдете? Сопьетесь все без меня.

— Воля ваша, Екатерина Валерьевна. Завтра мы с мужиками в два счета все разберем. Ломать — не строить. Можно я себе заберу бревна на дрова?

— Мне они не к чему.

— Вы меня тогда возле храма выкиньте. На поминки попа Михаила схожу. Хороший был человек. Вы не желаете?

— С детства и поминки, и священников терпеть не могу. Мне от запаха ладана дурно становится.

Машина остановилась напротив храма. Семен вылез.

— Если завтра сруб не разберете — сама вас разберу. Так и передай всем.

Она бросила окурок в пожелтевшую траву, подняла стекло, чтобы холод от кондиционера не выходил, и машина сорвалась с места.

Семен показал хозяйке «петрушку», вдавил для верности окурок в землю, закашлялся из-за облака пыли и пошел к массивной жестяной двери. Столы уже опустели. Рюмки частью были опрокинуты, часть стояли собранные в кучу. Рядом горкой лежали остатки черного хлеба и тарелка с поникшей зеленью.

Взлохмаченная от суеты Ольга Геннадьевна усадила Семена на край стола, налила ему штрафную рюмочку, дала закусить и вновь принялась мыть посуду в тазике.

Семен перекрестился, выпил, задрав голову (через пробоины в крыше виднелась прозрачная Луна, словно отпечаток пальца на стекле), крякнул и положил в рот кусок мякиша с солью.

— Хороший был поп, — удрученно сказал Семен. — Добрый и какой-то настоящий, что ли. Были бы у нас Руси все попы как этот Михаил, глядишь, ни революции не было бы, ни гражданской войны. И не придумал бы никто графы: «Что вы делали до 1917 года?». По Евангелию жил — вот что я делал.

— Да, — с грустью согласилась Ольга Геннадьевна, вытирая руки.

— Вы уж меня простите, что только яму выкопал. Хозяйка выдернула. Думал, успею, а оно до вечера прокрутились.

— Ничего. День у всех был трудный.

— Много народу было на похоронах?

Ольга Геннадьевна не успела ничего ответить, потому что в дверях храма появилась тень Алены. Все что от нее осталось к вечеру. Глаза и щеки ввалились, челка поменяла розовый цвет на седину. Она была вся в траве, опилках и ссадинах. Шатаясь, подошла к столу, схватила графин с остатками морса и стала жадно пить.

— Дочка, что с тобой случилось?! — подбежала к ней Ольга Геннадьевна. — А мне сказали, ты уехала с Викторией Сергеевной.

Наконец, Алена села на лавку.

— Осталась какая-нибудь еда?

— Конечно, дочка.

К ней пододвинули хлеб, зелень, несколько остывших картофелин, соленые огурцы, миску оливье.

Алена с жадностью стала пихать в рот все подряд.

— А ведь я тебя знаю, — сказал Семен, наливая в рюмку еще водки. — Ты же дочка Льва Николаевича?

— Вы ее знаете? — удивленно спросила Ольга Геннадьевна.

— Сразу, конечно, не признать, но породу Льва Николаевича за версту видно. Я когда-то хоронил ее мать и братьев.

Алена равнодушно посмотрела на Семена и промолчала.

— Отец твой жив иль помер? — спросил Семен. — А дом ваш сгорел. Сейчас там ракитником все забило.

— Вы ошиблись, — огрызнулась Алена. — Ольга Геннадьевна, скажите, у Вас есть таблетка анальгина? Голова болит.

— Еже писах, писах, — почесывая ухо, проговорил Семен.

— Есть, дочка. Сейчас принесу.

Алена огляделась.

— Здесь давно не велась служба? — спросила она, с набитым ртом.

— Отец Михаил, может, и вел службы, — пояснила Ольга Геннадьевна. — Иконостаса нет, врат нет, икон нет. Одни трубы для перегонки молока сохранились целыми.

— Лучше бы молокозавод остался, — проговорил Семен. — Молока хорошего днем с огнем не найдешь.

— Фрагмент росписи сохранился, — указала Алена.

— Старики рассказывали, что у княгини погиб единственный сын во время безнадежного сражения за аул, — многозначительно сказал Семен. — Не знаю, миф это или нет, но вроде какой-то полковник, лично знавший генерала Ермолова, ей письмо прислал, в котором каялся, что, дескать, это он из-за ревности послал ее сына на смерть.

— Что-то меня знобит.

— Нужно развести костер, — сказал Семен.

— Прямо здесь?

— Пола все равно нет.

Алена посмотрела под ноги.

— Вот дочка, анальгин.