Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Бес же спросил: «Что повелел мне Бог совершить?» Священник ответил: «Вот что заповедует тебе Бог: проведи стоя на одном месте три года, повернись к востоку и проси днем и ночью: „Боже, помилуй меня, древнюю злобу!“ — скажи это сто раз. И затем еще сто: „Боже, помилуй меня, мерзость запустения!“ И вновь столько же: „Боже, помилуй меня, мрачное заблуждение!“ И когда сделаешь это, тогда сопричтешься с ангелами Божиими, как и прежде».

Бес же лживый отверг путь покаяния, громко рассмеялся и сказал иерею Михаилу: «Если бы я хотел назвать себя древней злобой, и мерзостью запустения, и мрачным заблуждением, то кто-нибудь из нас прежде это уже сделал бы и спасся. Ныне же не будет того, и кто назовет меня древней злобой? Я и доныне дивен и славен, и все в страхе повинуются мне. И я сам себя назову мерзостью запустения и мрачным заблуждением? Никогда! Я даже и доныне повелеваю грешниками. И сейчас так унижу себя? Никогда не бывать тому, чтобы я себя такому бесчестию подверг».

Сказал это дьявол и тотчас стал невидим. Священник же, встав на молитву, поблагодарил Бога, говоря: «Истинно сказал, Господи, что древнее зло новым добром быть не может».

Алена, если Бог дьявола принимает покаявшегося, то тем более людей принимает, за которых кровь свою пролил. Если грешна, покайся. Каждого из нас настигает смерть и посылает на тот свет. Если умрешь без покаяния, служа дьяволу различными грехами, то с дьяволом и будешь осуждена в вечный огонь. Если же прежде кончины отвратишься от греха и Господу угодишь покаянием и исповедью, блага и вечную радость по кончине получишь.

Ангел стал трясти Алену за плечо. Алена приоткрыла глаза.

— Девушка, вы расплачиваться собираетесь? — недовольно спросила официантка, убирая пустые чашки из-под кофе. — Мы не благотворительный фонд, а блинная — не ночлежка.

Алена от испуга вскочила и, ударившись бедром о край стола, проснулась окончательно.

В дальнем углу два лица без определенного места жительства пили принесенную с собою дешевую пшеничную водку, закусывая произносимыми по памяти строфами из «Евгения Онегина». Слева стояли три женщины, отмечая день рождения одной из них. Женщины обнимали друг друга, целовали в щеки, ворошили пятернями крашеные волосы, забыв про все обиды прошлого. Два студента фанатично обсуждали какой-то футбольный матч, о котором через год никто из них и не вспомнит.

— К Вам можно пришвартоваться маленькому человеку?

— Да, пожалуйста, — разрешила Алена, придвинув блины ближе к себе.

Есть одновременно хотелось и не хотелось. Вернулась тошнота.

Высокий худощавый человек поставил на столик тарелку с едой и пустой пластиковый стаканчик. Озираясь по сторонам, он достал из надорванного кармана пиджака фляжку, отвинтил пробку и, сгорбившись, наполнил стаканчик до половины. Потом вопросительно посмотрел на соседку.

— Нет, спасибо.

Мужчина, едва не задевая головой старый советский вентилятор, в два глотка выпил содержимое стаканчика и занюхал блином.

— Я ходил в эту блинную еще с дедом и отцом. Потом водил сюда сына. И надеюсь, что традиция на этом не закончится.

Человек вновь наполнил стаканчик до половины. Выпил. Занюхал блином. Движения были отточены до автоматизма.

— Границы ключ переломлен пополам, а наш батюшка Ленин совсем усох, он разложился на плесень и на липовый мед, а перестройка все идет и идет по плану! — запел хриплым голосом под ненастроенную гитару ветеран локальной войны в противоположном дальнем углу. Потом поперхнулся, взял в руку бутылку пива и сделал несколько глотков.

Ветеран смахнул крошки с медалей и продолжил:

— Я обещал ей не участвовать в военной игре, но на фуражке моей серп, и молот, и звезда, как это трогательно серп, и молот, и звезда…

Лопнула струна. Ветеран замолчал и стал возиться с гитарой.

— Без роду, без племени, — сказал сосед Алены, указывая на ветерана. — Советская власть его родители.

Алена без всякого аппетита съела один блин и предложила второй соседу. Тот с радостью принял угощение. Она вышла на улицу и села неподалеку, на лавку под тенью старого клена. Достала из кармана пачку сигарет и застыла с нею в руках. Сон не отпускал.

— Вы не можно уйти это место?

Алена удивленно подняла голову. Рабочий улыбался и в то же время непринужденно чистил ногтем белоснежные зубы.

— Мне велено тянуть лента, нельзя проход на стройка. Нужно кормить мои дети.

— Стройка? — непонимающе спросила Алена.

— Да, через неделя тут начаться стройка торговля центра, — разводя широко руками, пояснил рабочий. — Вон там я повесить объявление на стена блины. Мне сказать тянуть лента. Скоро привезти кран.

— Это же вроде памятник архитектуры девятнадцатого века? Здесь ведь могли Достоевский с Чеховым бывать.

— Не знать про Чехов, — как бы извиняясь, сказал рабочий. — Я просто тянуть лента. Тогда мои дети сыты и одеты, а Москва зима холодно.

Внутри Алены было сейчас такое состояние, каким бывает оркестр перед концертом во время настройки инструментов. Какофония из хаотичных звуков от духовых, струнных, валторн, литавр воспринимается со стороны как шум. Алена смяла пачку, швырнула ее в переполненный мусорный бак и, прихрамывая, направилась в сторону метро.

— Девушка, я Вам в третий раз повторяю, нужно за неделю подавать заявку на посещение больных.

— Ну пожалуйста, мы не виделись много лет.

— Что за день сегодня такой? Вам в четвертый раз повторить? Егор Дмитриевич, ну хоть Вы ей скажите.

Егор Дмитриевич протер совершенно лысую голову платком и спросил, направляя на себя вентилятор:

— В чем дело, душечка?

— Вот пришла, требует пропустить к отцу. Говорит, не виделись много лет.

Егор Дмитриевич высморкался в платок и деликатно спросил:

— Как фамилия вашего папеньки?

Алена негромко назвала фамилию отца, но этого хватило, чтобы и вахтерша уронила на пол ложку, которой размешивала какую-то плесневелую заварку в чашке. Егор Дмитриевич почесал за оттопыренным сальным ухом.

— Никогда бы не подумал, что у него может быть дочь…

Вахтерша согласилась. Алене не понравилось это перемигивание.

— Я могу с ним увидеться хотя бы на десять минут?

Егор Дмитриевич снял тяжелую черную трубку стационарного телефона и провернул диск четыре раза. Алена вспомнила, что точно такой же телефон она видела в морге.

— Дмитрий Егорович, это Егор Дмитриевич! На проходной стоит девушка и просит навестить папеньку. Пропустить?

Егор Дмитриевич внимательно слушал, постоянно кивая.

— Дело в том, Дмитрий Егорович, что она его родная дочь. Вы же родная дочь?

Алена кивнула.

Егор Дмитриевич послушал еще несколько секунд и положил трубку на базу.