Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Катя собрала в горле последние силы и произнесла:

— Максим, я здесь. Подойди ко мне.

«Черепаха» уже не думала о том, как он оказался в подвале, а приняла это как данность. Она искала его — и вот он нашелся. Тот, кто так любил ее, тот, кто желал ее по-настоящему.

Человек подошел к старухе и молча взял за руку.

— Максим, — еле выдавила она из себя. — Побудь со мной немного. Мне недолго осталось. Знаешь, Максим, я рада, что ты здесь, и что я могу снова чувствовать твою руку.

Видишь ли… Я прожила непростую жизнь, полную ошибок и разочарований. В моей судьбе почти не было светлых пятен. Она сыграла со мной злую шутку. У меня был сын. Он давно умер. Мои родители погибли. Чуть позже я нашла своего родного отца, но он ушел во второй раз, я даже не успела узнать его как следует. Все близкие мне люди уходили из моей жизни поспешно. В конце концов, меня это раздавило.

Просто выслушай меня. Я очень виновата перед тобой… Только поняла это слишком поздно. Ты представить себе не можешь, насколько поздно. Именно в тот день, когда ослепла. Я поняла, что больше никогда не смогу тебя увидеть и попросить прощения. За всю свою никчемную жизнь я даже не попыталась узнать, жив ты или нет.

Долгие годы я говорила себе, что твоя мать стала причиной нашего развода. Каждый день искала подтверждения этим словам, но, в конце концов, поняла, что сама во всем виновата. Но ты должен меня понять и простить. Я не могла тогда поступить иначе. Я была другой — молодой и глупой. Прости, ради Бога.

Человек все так же стоял молча, но Кате сквозь тьму показалось, что он утвердительно кивнул.

— Наклонись ко мне.

Человек склонил голову, и Катя надрывно, с омерзением, закричала. Павлуша был бледен, как известь. По его шее текли капли пота. Несмотря на холод, под его глазами хранились противные, вздутые, вызывающие отвращение мешки. (На этом глава обрывается).

9.

Глиняный сосуд разбился и оказался пустым.

Семен Иванович немного постоял, опершись на самодельную ольховую трость, и медленно поволочился через дорогу к соседскому трехэтажному дому. Растущие по бокам крыльца две потрепанные временем ивы, склонились к земле, и как бы с почтением встречали того, кто верой и правдой служил неживому организму всю жизнь. Тому, кто видел особняк в радужные времена и теперь, на закате. Кроме него жилище давно никого не ждало, и мало того, не желало видеть.

Он выкурил одну папиросу и подошел к двери. Звонок давно не работал. Он, из вежливости, несколько раз постучал. Никто не ответил. По привычке зажав нос, он зашел к соседке узнать, не случилось ли чего. Стоял жуткий запах горелой химии. Повсюду летал пепел. Рядом с камином, в котором догорало копившееся годами тряпье, он разглядел тело Екатерины Валерьевны, которое лежало на шубе. Глаза были открыты, словно до последнего она пыталась разглядеть приближение к ней смерти.

— Вот и сказочке конец…

Он сходил в сарай за тачанкой. Погрузил тело, прикрыл шубой и вывез тачанку на улицу. Дверь подпер палкой. Поковырялся в заросшем волосами ухе, вынул палец и посмотрел добычу, вытер о трико и, опираясь на палку, пошел к избе. Зайдя внутрь, он посмотрел на полуразвалившуюся печь, которая бы точно не пережила следующую зиму. Посмотрел на желтые от пота простыни, не менявшиеся годами. Посмотрел на пыльные полки с книгами.

И понял, что брать ему с собою нечего. Документы не к чему. Одежда нужна только та, что на нем.

Семен подошел к полке и, приблизив к ним очки, прошелся по затертым корешкам.

— Ага, — протянул он, стараясь не чихнуть. — Пожалуй, больше ничего и не нужно.

Старик расправил правую руку, но остановился, скованный болью.

— Словно обухом топора раздробили.

Держась левой рукой за правую культю, он подошел к столу и, покопавшись в пустых обертках, взял блистер просроченного анальгина. Зубами выгрыз последнюю таблетку, и немного постоял, разжевывая. Поискал глазами воды, но и в кружке, и в графине давно пересохло. Проглотил на сухую, набрав больше слюны.

— Теперь иди сюда, родная книжечка, — пересиливая боль, сказал старик.

Семен положил потрепанный сборник стихов А. Блока на стол. Потом вытащил из рамки выцветшую фотографию покойной сестры, где та по-прежнему как-то грустно даже скорее, тоскливо, улыбалась. Сложил фотографию пополам и положил в книгу. Его вдруг охватило странное чувство, будто он что-то должен был сделать, но так в суете житейской и не сделал.

Он поджег газету от спички и кинул на стопку книг, лежащих на полу. Открыл бутылку с жидкостью для розжига и вылил содержимое на пол. Огонь быстро стал пожирать жилище, не дав Семену попрощаться с домом.

Старик вернулся к тачанке, потянул носом, стер грязной от сажи рукой пот со лба, плюнул желтой от никотина слюной на руки, взял тачанку и покатил. С трудом нашел пустую могилу, в которой завещала себя похоронить соседка. Углубил ее, как смог. Завернул тело в шубу и стащил вниз. Сердце работало на износ. Еще час понадобился, чтобы закопать. Потом он долго вспоминал, говорила ли Екатерина Валерьевна что-нибудь про крест, но так и не вспомнил. На всякий случай положил на небольшой холм два прутика в виде креста.

После чего, с еще большим трудом, отыскал могилу покойной сестры, выкопал рядом ямку. Отбросил лопату. Сидя в могиле, закурил последнюю папиросу. Достал из кармана томик стихов. Открыл на той странице, где лежала фотография сестры, и стал читать стихотворение:

Он закрыл томик и спрятал обратно в карман. Голова вдруг стала пустой. Будто листы памяти сгорели в ведре: дни, месяцы, годы, встречи, слова, дела. Все сгорело безвозвратно, оставив после себя кучку пепла. Старик немного успокоился. Ему даже понравилось это новое ощущение легкости. «Но что это?» — увидел старик, разгребая пепел. — Семечко…?

— Если ты, правда хочешь помочь сестре, то поступи так, — застучали в ссохшейся голове старика слова священника Михаила. — В крещении человеку дается только семечко. Начни это семечко бережно выращивать в себе.

И тут Семен понял, что означает слово «поздно»

…

(На этом глава обрывается).

10.

Эпилог.

Катька открыла глаза и стала жадно глотать разреженный воздух. Из нее вырвался сдавленный и безумный смех.

— Кость, да она вся мокрая. Ты не заболела случаем? Успокойся. Тебе приснился кошмар. Сейчас уже поедем.