Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Девушка посмотрела на Максима. Лицо у того было отрешенным. Глаза будто смотрели внутрь. Он как бы был здесь и в тоже время отсутствовал. Тусклый свет от лампочки освещал лишь линию шеи.

— Ау? — щелкнув пальцами перед его носом, спросила Алена. — Поздоровайся.

Максима затошнило. Ему захотелось уйти, но, пятясь, по неосторожности он задел тумбу, на которой стояла ваза. Ваза зашаталась и полетела на пол. Черепки разлетелись по всем углам.

— Простите еще раз, надеюсь, она была не времен Брута. С нескольких пенсий расплачусь.

На улице вырвало. Живот пронзила тупая боль.

— Ну, ты точно дурак, Максим! — не скрывая злости, заявила появившаяся Алена.

Девушка демонстративно лопнула пузырь и пошла к машине. Открыла дверь, села, завела двигатель, включила фары. Закурила сигарету.

— Долго будешь стоять как соляной столб, писатель Еременко? Садись. Отвезу домой.

Писатель Еременко с неохотой сел в машину.

— Чтобы я еще раз когда-нибудь с тобой связалась! Ты даже не представляешь, кому проявил неуважение. У них каждая минута времени стоит как твоя пенсия. Теперь хоть увольняйся. Начальник завтра живьем съест.

Выехав на Садовое кольцо, редактор нажала педаль газа до пола, собирая урожай штрафов с камер, но, когда машина вновь уткнулась в пробку, стала с кем-то шептаться по телефону. От мелькания заманивающих неоновых вывесок Максим провалился в сон.

Сон Максима

Я вложил закладку на третьем томе, третьей части, двадцать шестой главы «Войны и мира», и посмотрел на подошедший трамвай.

На лавку сели два человека средних лет. У одного было чуть-чуть высокомерное, несколько удлиненное, спокойное, чисто выбритое лицо; светлые волосы курчавым полукругом окаймляли высокий лоб. Другой собеседник с длинными черными волосами постоянно большим пальцем как бы приглаживал усища, выстриженные на манер Ницше.

— Что вы думаете о бессмертии, о возможности бессмертия? — спросил тот, что был без усов.

Спросил настойчиво. Глаза его смотрели упрямо.

— Отвечу словами одного умного человека, мнение которого разделяю, — ответил усатый человек. — Так как количество материи во вселенной ограничено, то следует допустить, что комбинации ее повторятся в бесконечности времени бесконечное количество раз. С этой точки зрения, возможно, что через несколько миллионов лет, в хмурый вечер мы снова будем говорить о бессмертии, сидя на этой остановке.

Подъехал трамвай. У одного из окон сидела молодая мама с грудным ребенком. Ребенок не улыбался и как-то с грустью смотрел на нас троих. Трамвай уехал.

— Это вы серьезно? — спросил безусый.

Его настойчивость и удивляла, и несколько раздражала, хотя чувствовалось, что он спрашивает не из простого любопытства, а как будто из желания погасить, подавить некую тревожную, тяжелую мысль.

— У меня нет причин считать этот взгляд менее серьезным, чем все иные взгляды на этот вопрос, — заявил усатый.

— Мрачная фантазия, — сказал оппонент и усмехнулся. — Все это — скучно. Дело в том, что мы стали слишком умны для того, чтобы верить в Бога, и недостаточно сильны, чтоб верить только в себя. Как опора жизни и веры, существуют только Бог и Я. Человечество? Но разве можно верить в разумность человечества после всех этих жестоких войн и революций? Нет, эта ваша фантазия… Жутко! Но я думаю, что Вы несерьезно говорили.

Безусый робко вздохнул. О чем — неясно даже ему самому. Он всегда так вздыхал, когда боялся услышать ответ, на давно мучавший его вопрос.

Подъехал следующий трамвай.

— Остановить бы движение, пусть прекратится время, — тихо сказал тот, что был без усов.

— Оно прекратится, если придать всем видам движения одну и ту же скорость, — с чувством знатока сказал усатый человек.

Оппонент взглянул на собеседника искоса, подняв брови, и быстро, неясно заговорил какими-то бредовыми словами.

Потом неожиданно встал, протянул руку и ушел к трамваю, нерешительно качаясь на ногах. Тот, что был с усами, поспешил догнать собеседника, видимо желая, продолжить начатый разговор.

На лавку села контролер.

— Скажите, а когда придет «Аннушка»?

— Э, так сняли ее, отец, с маршрута лет пять как, — пояснила женщина, и пошла к ларьку с газетами.

Напротив остановки затормозила грузовая машина, перевозившая зеркала. Я увидел в отражении старика с длинной белой бородою, с изрытым глубокими морщинами лбом, в мужицкой рубахе, подвязанной поясом.

Тут прозвучал сигнал напиравшего сзади трамвая.

— Просыпайся, — проговорила Алена, не скрывая раздражения.

— Где мы?

— У твоего дома, где же еще.

Максим кое-как вылез из машины и, не сказав ни слова, направился к подъезду.

— Что, и на чашку кофе не пригласишь?

— Нет, — не оборачиваясь, ответил он.

— Подумай на счет издания романа еще раз, — крикнула девушка. — Другого шанса начать новую жизнь у тебя не будет. Заешь себя от тоски.

Максим остановился.

— Алена, если моя рукопись действительно тебе помогает, то распечатай ее на принтере и читай на здоровье перед сном, но лучше сходи в храм, исповедуйся. Лично мне помогает.

— Я в Бога больше не верю, — сказала Алена улыбаясь. Она подкурила новую сигарету в надежде, что дым отгонит мошку.

Максим пожал плечами, как бы говоря этим: «Тогда ничем больше не могу помочь», и направился в сторону подъезда. Дома он снял часы и положил их на тумбочку, дав отдохнуть запястью.

«Зачем я вообще поехал? Дурак».

Тело пронзила острая боль. Максим сел, отдышался. Боль повторилась. Он пополз за обезболивающей таблеткой на четвереньках, держась рукой то за край кровати, то за тумбочку. Наконец ему удалось добраться до анальгина, и он запил его остатками воды в кружке. Потом медленно вернулся к столу, дотянулся до с

Максим не знал, сколько прошло времени. Может быть, прошел час, а может, уже настало утро. Где-то в сознании предохранитель, отвечающий за время, перегорел, и теперь оно приобрело аморфные черты. Любая форма, вплоть до вечности. Наконец, он смог оторваться от унитаза и на трясущихся ногах пополз под душ. Горячая вода немного привела его в чувство, но огромные жабьи волдыри на шее вызывали тошноту и страх.

Выбравшись из ванной, Максим кое-как добрался до аптечного шкафчика и высыпал в ладонь несколько таблеток шипучего аспирина. Держась за косяки, с трудом дошел до кухни, налил в стакан кипяченой воды, кинул таблетки, подождал, пока они растворятся, и залпом выпил.

«Что же делать дальше? Сколько времени-то? Так, где телефон?»

Максим снял с базы трубку, и в этот момент позвонили в дверь. Он по привычке рванулся к двери, но запутался в ногах и грохнулся на пол.

В голове успела пронестись мысль: «Только бы шов не порвался». В дверь неистово названивали.