Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

— Открыто! — крикнул из последних сил Максим, вспомнив, что после ухода Алены не защелкивал замок.

Потемки коридора озарились ярким ламповым светом с площадки. Максим едва успел поднять голову и попытался понять, кто перед ним стоит, как сознание выключилось, словно кто-то опустил рубильник.

Максим провел ладонью по шее, пытаясь сосчитать волдыри. Запищал датчик. Пришел врач. Посмотрев на монитор, он крикнул в коридор:

— Тань, поставь парацетамол. Температура пошла вверх.

— Ее, нет, Леонид Игоревич, — откликнулась другая медсестра. — Она пошла за анализами.

— Тогда ты, Полин, поставь, а то парень изнутри поджарится, — сказал с иронией врач и скрылся.

Появилась Полина с пластмассовой бутылью в руках. Подойдя к кровати, она отключила физику, и подключила жаропонижающее средство.

— Здравствуйте, Полина, — сказал Максим. — Помните меня?

Та одним глазом оторвалась от подсчета количества падающих капель в трубку и посмотрела на пациента.

— Мы виделись, когда я лежал после операции. Помните?

Она еще раз внимательно посмотрела на него и ответила:

— Знаешь, сколько вас таких уже прошло перед глазами? Всех не упомнишь.

— А как я попал в «склиф»?

— Сосед вроде твой скорую помощь вызвал.

Медсестра вышла. Он еще раз потрогал волдыри, до которых смог дотянуться обессилевшей рукой. Потом закрыл глаза.

— Николай Иванович, полежите минуту спокойно, — не скрывая раздражения, проговорила медсестра с круглым, румяным лицом.

Максим открыл глаза и стал рассматривать какого-то старика, сыплющего лозунгами, как на демонстрации перед выборами. Пациент хвастался трехкомнатной квартирой, дачей в сосновом бору, детьми-учеными, внуками-спортсменами, правнуками-чиновниками, праправнуками, живущими заграницей.

Он заверял медсестру, что помог в жизни несчетному количеству людей, и даже с Есениным дрался в кабаке.

— Ночка будет веселой.

Так оно и вышло. Стоило медсестрам уйти в другой бокс, как внимание старожила тут же переключилось на соседа.

— Молодой человек, вы не знаете, сколько сейчас времени?

— Часы остановились.

— Утром я вырвусь из этой клетки и полечу к своей Сонечке. Вы знаете, молодой человек, какая замечательная у меня жена? Нет, Вы не можете знать. Первый раз я ее поцеловал в щеку, прогуливаясь неподалеку от Страстного монастыря.

Дедушка был подключен к автоматическим шприцам, методично отравляющим тело ядами лекарств и прибавляющим к цвету лица синевы.

— Молодой человек, а Вы знаете, что в славном семнадцатом году здесь, неподалеку от Сухаревской башни я подносил патроны старшим товарищам на баррикадах. Стекла летели мне под ноги вместе с побелкой, но страха не было.

— Сколько же ему лет? — подумал Максим.

— А потом добровольцем записался в первую конную армию Буденного Семена Михайловича. Сначала в медицинском обозе служил. Во время Польского похода перевели на передовую. Пять рейдов в тыл противника. Пять ранений. Пять наград. Последнюю медаль сам товарищ Ворошилов нацепил на гимнастерку.

Датчики замигали красным цветом. Пришла медсестра. Что-то нажала на мониторе, потом на автоматике со шприцами.

— Тань, позови Бориса Николаевича.

Старик откашлялся и замолчал. На несколько минут в боксе воцарилась относительная тишина.

Пришел врач-реаниматолог, посмотрел на мониторы и что-то тихо на ухо сказал медсестре. Та не поняла. Тогда врач аккуратно постучал пальцем по монитору.

— Очень плохо дышит, — уходя, добавил он для надежности.

Медсестра подключила две капельницы и сделала укол в пористую вену старика.

— Николай Иванович, не снимайте кислородную маску, а то придется за вас аппарату дышать. Хотите, чтобы мы трубку в легкие вставили?

Медсестра вышла.

— Я брата младшего убил, — вдруг заявил старик чужим голосом, спустя некоторое время. — Вы слышите?

— Слышу…

— Прямо вот этой рукой и зарубил белогвардейца Антона.

Он с трудом поднял высохшую руку и показал, как зарубил брата.

— Враг он был. Царю служить хотел.

Теперь датчики сработали уже над головой Максима.

— А ведь я тоже хотел ему служить, да видимо, крив лицом вышел, — спустя еще какое-то время проговорил вяло старик.

Показатели на мониторе заплясали в хаотичном танце.

— Дышать… — захрипел он. — Нечем дыша…

Прибежала медсестра. Следом зашел Борис Николаевич с бутербродом в руках.

— Перевозите в соседний бокс, — приказал реаниматолог. — Там он будет под наблюдением.

— Мы думали, что взмахом шашки можно время остановить, а это оно нас всех остановило, — еле слышно просипел старик. — Один я никак не успокоюсь.

Старика отключили от датчиков, сняли кровать с тормоза и покатили.

— Гастролер Вы наш, — иронично произнес врач-реаниматолог.

На пороге каталка задержалась, задев шкаф с лекарствами.

— Таня, аккуратней, не мешок цемента везешь.

Максим остался один, и этот разговор о красноармейцах, Буденном, Ворошилове, белогвардейце Антоне, баррикадах, давно разобранной Сухаревской башне еще какое-то время продолжался в его мозге.

Призраки прошлого, конечно, ничего не могли сделать телу, но с наскока наотмашь как умели при жизни, завладели сознанием.

Утром, когда лампы искусственного желтого света выключили и в окна пробились первые солнечные лучи, в проходе остановилась каталка с Николаем Ивановичем. Медсестра поправила прическу, подкрасила губы помадой перед выходом на улицу, потом подтянула кверху простыню и покатила дальше.

Послышался голос Бориса Николаевича:

— Не можем дозвониться до жены. Да, скончался. Хорошо, позвоните тогда ей сами. Что? Нет, неделю назад жена настаивала на кремации.

— Елена Николаевна, а что там с Еременко? — спросил профессор, глядя как ворона за окном клюет подгнившее яблоко.

— Поступил под утро субботы. Состояние ухудшилось в ночь на понедельник. Сейчас без сознания. Перевели на искусственную вентиляцию легких. Похоже на случай с Микулиным.

— Температура? — спросил Агаров, делая пометку в блокноте.

— Андрей, ты ходил в реанимацию? — спросила Елена Николаевна коллегу. — Какая у Еременко была температура?

— Тридцать восемь и восемь, Елена Николаевна, — ответил кардиохирург.

— В общем, ждем результаты посева, — резюмировал доктор медицинских наук. — Мы с профессором Таладзе личную ответственность взяли на себя.

— Понимаю, — озадаченно проговорила Елена. — Но инфекция инфекции рознь. У Микулина тоже течение болезни начиналось с поноса, а потом двухсторонняя пневмония подключилась.

— Скоро подавать заявку на будущий год, а у нас из десяти пациентов двое скончались на столе, трое умерли спустя полгода. Результаты не блестящие. Видит Бог, разжалуют до районной больницы. Упустим Еременко, пойдете вместе со мной колбы мыть — я не шучу.