Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

— Мать, но это ничего не меняет.

— Ну, пожалуйста!

— Нет, — повысив голос, сказала Руслана и, взяв пакет, закрыла дверь.

Бледная женщина осталась стоять в длинном пустом коридоре. После бессонной ночи, проведенной в дороге, лицо ее осунулось и напоминало неглаженную сорочку.

— Мы ведь можем больше никогда не увидеть сына живым, — твердила она сбивчивым голосом сосредоточенному на ночной дороге мужу.

Отец зашел в квартиру первым: в его зрачках отразились разбросанные вещи, незакрытый кран в ванной, ошметки сухой глины на ковре. В зрачках матери стояла тень Кати.

— Вы не подскажете, где Елена Николаевна? Я — мама Максима Еременко.

Медсестра подняла голову и ответила:

— Где-то тут ходит. Видела ее совсем недавно. Походите по палатам. А, так вон она идет!

Женщина сразу кинулась к врачу.

— Елена Николаевна, здравствуйте. Скажите, как Максим? В реанимацию меня не пускают.

— Здравствуйте. Состояние тяжелое, но стабильное.

— А он хоть в сознании? — догоняя врача, спрашивала женщина.

Елена Николаевна остановилась.

— Давайте отойдем в сторону.

Они зашли за колонну.

— В общем, мы начали капать антибиотики. Ситуация очень тяжелая, но будем надеяться на лучшее.

— Это все его бывшая жена. Представляете, уже сплетни идут, что мой Максим ее бросил. Вы представляете? Вы бы знали, как он переживает! Не ест, не спит толком. Что-то все время бормочет под нос, записывает.

— Езжайте домой, выспитесь, — сказала врач спокойно. — Позвоните завтра.

— Вот, возьмите, — прошептала мать, протягивая сухой рукой несколько смятых купюр.

— Нет, не возьму, — сказала Елена Николаевна, отказываясь от денег. — Езжайте.

Был уже вечер, когда медсестра Зоя вклеивала в истории болезней результаты анализов. Дойдя до Еременко, она посмотрела на страницу с назначениями и крикнула напарнице, делающей уколы:

— Ольга Геннадьевна, там Еременко нужно антибиотик поставить внутривенно. Отнесите в реанимацию.

— Сейчас уколы доделаю и отнесу, — отозвалась та из палаты.

Ольга Геннадьевна прошла в процедурную, взяла из шкафчика банку с антибиотиком, капельницу, бинт, промывку и, положив все на поднос, направилась в реанимацию.

Как только двери лифта закрылись, из ординаторской, потягиваясь, вышла Виктория и подошла к подруге Зое.

— Все тихо?

— Да, Вик, все тихо.

— Покурить не хочешь сходить?

Зоя призадумалась:

— Да, пошли, но только в клизменную комнату.

— Мне без разницы. Угостишь сигаретой? Забыла купить.

Зоя, потрепав карманы белого халата, проверила, на месте ли пачка и ключи. Потом допила кофе и поспешила за Викой.

— Что это ты сегодня на дежурство осталась? — спросила Зоя, разгоняя дым руками. — Вроде бы не твоя смена.

— Дома делать нечего, а тут и время скоротаешь, и хоть какую-никакую копейку подработаешь. Я возьму парочку?

Зоя кивнула и искоса посмотрела на подругу:

— А может быть, из-за него?

— Из-за кого? — пряча четыре сигареты в карман, спросила врач.

— Ну, из-за Димы. Меня ведь не обманешь. Ты же только и ищешь повод, чтобы зайти к нему в палату.

Вика выдохнула дым на кончик сигареты и ответила:

— Ну, а если из-за него, то что?

— Где твоя гордость? Он же бросил тебя. А теперь покорми, подушку взбей, чаю принеси. Сейчас операцию сделают, и все заново начнется. Кобеля не исправишь!

Интерн раздавила окурок о край унитаза.

— Мы вместе росли в детском доме, а эта связь сильнее, чем у близнецов. Ладно, я сейчас в реанимацию схожу, посмотрю, как там Максим.

— А что с ним опять?

— В этот раз дело плохо. Может и до завтра не дожить.

Пациенты уже повылезали из берлог после ужина и уселись смотреть телевизор, с трудом показывающий первую программу из-за генераторов в подвале.

— Жалобы есть? — спросила Вика зрителей.

Все отрицательно закачали головой и лишь один дряхлый старичок, ожидающий шунтирования, пожаловался на то, что не видит смысла в дальнейшей жизни, мол, его сюда спихнули родственники.

Спустившись в реанимацию, Вика поздоровалась с Игорем Васильевичем, санитаром Вадимом и медсестрой Русланой. Надев маску, зашла в изолированный бокс. Реаниматолог открыл карточку больного.

— Ну как он? — спросила Виктория, наблюдая через стекло за медсестрой Олей, подключающей капельницу с антибиотиком. — Сколько язв на теле! — Дозаторы подключили.

— Что-то с сердцем?

— Приказ Елены. Плюс, ждем такролимус в капельницах. Таблетки он пока принимать не может.

— А есть жидкая форма? Первый раз слышу.

— Да, есть, директор уже дал распоряжение закупить несколько пакетов. Завтра должны привезти.

— Отторжения нельзя допустить.

— Сегодня сделали гастроскопию. Проверили язву. Рубец. А вот калий упал. Капаем.

Вышла Оля.

— Я могу идти? — спросила она у Вики.

— Да, Ольга Геннадьевна, можете идти. Спасибо.

— Можно мне сходить в нейрохирургию? Зоя пока подежурит, а я сменю ее к полуночи.

— Конечно, идите. Игорь Васильевич, я тоже тогда пойду обход в отделении проводить. Завтра с утра перед планеркой загляну еще.

— Хорошо, рад был увидеть подрастающее поколение, — с улыбкой сказал он.

На фоне белоснежного халата щеки девушки отчетливо покраснели, и она поспешила к лифту.

Словно огромная трехмерная шахматная доска мерцал в свете луны пятнадцатиэтажный корпус института. Там, где горел свет в окнах палат, операционных или кабинетов, были белые клетки. На черных же клетках больные скорее всего досматривали последние сны перед выпиской или смертью.

Медсестра шла по дороге, неся в пакете скромный подарок для медсестер, ухаживающих за матерью. Она не понаслышке знала от коллег, что тысячи взрослых детей не успели последний раз поговорить, попросить прощения, получить напутствие от родителей, и теперь дорожила каждым днем.

Поднявшись на лифте на седьмой этаж, медсестра поздоровалась с девушками на посту и пошла прямо по коридору. Повернула направо и зашла в комнату под номером четыре, где посетители могли спокойно смотреть на родственников через стекло.

Если те были в сознании, то с помощью листка и ручки можно было переговариваться. Правда, связь осуществлялась в одностороннем режиме. Пациентам, конечно же, авторучки не полагались. Только моргания и кивки.

Мать Оли лежала после инсульта уже больше недели. На операцию пока не решались, а консервативная терапия плодов не давала.

«Возможно, она и живет уже не для себя, а для меня, — думала дочь. — Даже в таком состоянии умудряется помогать».

Рядом с матерью на койках лежали еще двое. Всем известный в институте священник, иерей Михаил, почти год назад попавший в аварию, и второй, как потом выяснилось, виновник аварии, таксист Валерий.