Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

Кто может прийти сюда, кроме странной бабки, я не знала, но стойкое ощущение, что этот кто-то все ближе, что он зол и голоден, пронзило меня насквозь. Я вцепилась взглядом в белое пушистое пятно, сверкающее на фоне черной пустоты двора. Кошка была моим единственным товарищем, а может, и спасением. Оставить ее тут означало лишиться последней поддержки.

— Киса… — Вместо шепота с губ сорвался хрип. — Киса… — Я и подумать не могла, что когда-нибудь мой голос будет полностью состоять из мольбы. — Киса-кис-кис…

В ответ мне раздался явственный хруст. Кто-то крался по тропинке от забора к крыльцу. Мелкие камешки скрипели под чьим-то весом. И звук становился все ближе.

— Киса! — Мне нужно было рвануть в дом, но белая спинка кошки мерцала во тьме, и я не могла ее бросить. — Киса, иди сюда…

Кошка медленно поднялась на тонкие лапки, я застыла, молясь всем богам, чтобы она бросилась ко мне, но глупая тварь зашипела, глядя в темноту за крыльцом. Она выгнула худую спину, продолжая шипеть, но даже не попятилась, словно мягкие подушечки ее лап приросли к месту.

— Кис-кис-кис… — жалко твердила я, наблюдая, как кошка готовится защищать дом моего деда от невидимого, но надвигающегося зла. — Кто там? — Наконец, я вспомнила, что могу еще говорить, и ругаться, и звать на помощь, а не только хрипеть, умоляя кошку вернуться в дом. — Уходите! Я сейчас полицию вызову!

Угроза получилась такой же нелепой, как и мой дрожащий голос. Но скрип прекратился. Я победно выпрямилась и сделала шаг вперед, надеясь упрочить свой успех. Теперь кошка оказалась позади меня, а впереди была одна лишь тьма, мертвая и гулкая. Ни порыва ветра, ни шелеста листвы, ни единого комара не осталось во дворе. Только я, кошка и тот, что стоял у первой ступеньки моего крыльца.

— Уходите! — повторила я, тратя последние силы на то, чтобы не заплакать. — Прочь!

Тень не шелохнулась, продолжая скрипеть камешками. Кошка скребла когтями по верхней ступени, но спрыгнуть с нее не решалась, это стоило сделать мне, но я стояла, вглядываясь в темноту, удерживая одной рукой распахнутую дверь. Время замерло, мир застыл. И когда я уже почти смирилась, что вот так и пройдет вся моя жизнь, луна на мгновение прорвала завесу тьмы, заполняя все кругом тревожным, слабым сиянием.

Кошка утробно вскрикнула и рванула в дом, словно бы этот миг был дан ей для того, чтобы унести лапы. Я последовала ее примеру. Один прыжок от крыльца к порогу, второй — чтобы оказаться внутри. Свет затухал, вновь обращаясь в непроглядную темень. Но, захлопывая дверь, я успела разглядеть, как мелькают у крыльца темные рукава вдовьего платья, а на последнем луче тонущей луны мерцает алым камень тяжелого перстня моей соседки.

Дверь скрипнула и закрылась, отделяя меня от всей этой чертовщины, и я медленно сползла на пол, холодный и неживой, будто гранитный. Кошка уже была рядом. Нервно урча, она принялась тереться лбом, заглядывая мне в глаза. Ее тощее тельце мелко дрожало под пушистой шкуркой, она косилась на дверь, и на холке дыбом понималась шерсть. А я все сидела на ледяном полу, пытаясь хоть немного успокоить гулко колотящееся сердце. Во дворе было тихо, оттуда больше не раздавалось ни единого звука. Никакого скрипа камешков под чужими ногами.

Мысль, что и это могло мне причудиться, бальзамом разливалась внутри. Леня предупреждал — затяжная депрессия долго потом аукается странными видениями, паническими атаками и малой стрессоустойчивостью. Конечно, у меня стресс. Вернуться домой и тут же увязнуть в болоте семейных бед — чем не повод немножко поехать крышей?

Но кошка испуганно била серым хвостом, закидывала на меня передние лапы, чтобы ее совиные глаза оказались на одном уровне с моими. Если бы она могла, то точно принялась бы доказывать, что во дворе творится какая-то жуть. Но разговаривать с кошкой я не планировала. Лучше прямо сейчас попытаться уснуть и уж точно встать с ледяного пола, пока почки не отвалились.

Я поднялась, но пара шагов в непроглядной темноте тут же уверила меня — так дело не пойдет. Нужно было зажечь лампу хоть где-нибудь. Например, в смежной комнате, из распахнутых дверей которой свет спокойно бы лился и сюда, и в коридор. Правда, комнатой этой была спальня деда. Кошка предостерегающе вилась под ногами, оттесняя меня в кухню.

— Есть хочешь? — Гнетущая тишина била по ушам. — Там темно, обязательно споткнусь в коридоре… И осколки на полу еще. Сама же лапы поранишь. Сейчас зажжем свет… И пойдем ужинать.

Кошка посмотрела осуждающе и уселась передо мной, мол, иди, куда хочешь, неразумная, а я тут тебя подожду. Больше всего мне хотелось опуститься рядом, свернуться в комок и уснуть, но я старательно подышала, собираясь с мыслями, и выставила вперед руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте. Предметов на моем пути не было, но кто знает, что скрывается во тьме дома, потерявшего своего хозяина? Эта мысль, похожая на чужой шепот, прозвучавший над ухом, пронеслась во мне подобно разряду молнии. Но я заставила себя идти, нелепо раскачиваясь, думая только о выключателе с правой стороны двери.

— Пластмассовая коробочка с кнопкой, — начала перечислять я все, что помню о спальне деда.

Темнота расступилась передо мной, чтобы тут же сомкнуться.

— Шершавые обои в синий цветок.

Она дышала мне в лицо и шелестела за спиной.

— Тусклая люстра в две лампы.

Кошка давно осталась позади, может, ее уже сожрал подкроватный монстр.

— Вначале вспыхивает левая лампочка, а потом правая.

А может, кошки вообще не было. И я в доме одна. Совершенно одна.

— Вот же пыли, наверное, собралось в тряпичном плафоне за эти полгода.

Только я и темнота, расступающаяся передо мной, чтобы сомкнуться.

Когда мысли пошли по кругу, кончики пальцев нащупали дверь. Я точно помнила, что она выкрашена белой краской, облупившейся, старой, но белой. Но в кромешной тьме было не разглядеть даже этого. Глаза никак не желали привыкать, остальные чувства не спешили обостряться. Рывком я нажала на ручку и оттолкнула от себя дверь. Та скрипнула и распахнулась. Я сделала еще шаг, скользнула ладонью по шершавым обоям, нащупала пластмассовую кнопочку, вдавила ее пальцами и зажмурилась. Вначале тускло вспыхнула левая лампочка, секунду спустя — правая.

Я постояла немного, наслаждаясь тем, как окрашивает теплый свет мир под веками. А потом открыла глаза. Вместо солдатской узкой тахты половину комнаты занимала роскошная кровать с тяжелым покрывалом. По его белому полотну раскинулось поле красных маков. У другой стены теперь высилось ростовое, мутное от старости зеркало в резной оправе. Старая этажерка с чемоданами фотографий оказалась втиснута в самый дальний угол, я посмотрела на нее, как на давнюю знакомую, та грустно скрипнула мне в ответ. Прямо за порогом начиналась спальня престарелой, некогда очень красивой женщины, любившей комфорт, а может и роскошь. Словом, спальня кого угодно, только не моего деда. Но увиденное не желало растворяться в небытии.