Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

Она резко повернулась ко мне спиной и начала спускаться с крыльца.

— Как не было? Да она же вот, в кустах сидит, с окна туда спрыгнула… — начала бормотать я, но бабка меня не слышала, уверенно вышагивая к забору.

— Вы куда? — Она даже не обернулась на мой окрик. — Калитка в другой стороне.

Бабка застыла, ветер легонько трепал ее седые волосы.

— А я по старинке, — ответила она. — У меня своя тропа. Соседская.

И скрылась в кустах смородины, черной, как ее платье.

А я осталась на крыльце, медленно осела на теплые доски завалинки, не в силах войти в дом. Мир словно разделился на слои, его составляющие. В одном я злилась на навязчивую соседку, в другом — не могла понять, как вообще можно было застрять здесь, выворачивая самое нутро перед абсолютно незнакомым человеком. В голове шумело, будто я успела мало того что выпить, так и протрезветь. Но времени на это и правда бы хватило, небо медленно темнело поздними сумерками. Сложно было поверить, что в момент, когда в дверь постучали первый раз, через окно в дом лилось полуденное солнце.

Сколько часов прошло за этой странной беседой? Два, три? А то и все пять. Следом возникал закономерный вопрос, какой гадостью поливала свои яблочки бабка, чтобы половина дня просто стерлась из моей памяти? Потонула в пьяном мороке. Это мерзкое состояние, когда язык уже развязался, а голова стала пудовой, будто налитой расплавленным металлом, и ты несешь отъявленную чушь, просто чтобы говорить. Просто чтобы тишина не стала звенящей, и в ней вдруг не оказалось слишком понятным, какой конченый ты человек.

Мысль, что бабка и правда могла меня напоить, была почти такой же сумасшедшей, как моя исповедь ей. Поэтому я просто запретила себе разбираться в этом. Было и было. Рассказала и рассказала. Мелочи, эта старая калоша уже и забыла все, что услышала. И только острый взгляд прозрачных глаз, все еще мелькающий у меня перед глазами, не давал успокоиться.

Я так и сидела на завалинке, наблюдая, как угасает день, пока из кустов медленно, опасливо не вышла кошка.

— Вернулась, предательница? — Вопрос заставил ее нервно дернуть хвостом.

Она прошлась по тропинке к крыльцу, нервно потрясывая лапками, легко вспрыгнула по ступенькам и застыла у моих ног, внимательно меня рассматривая.

— Ну, чего смотришь? Говорят, тебя вообще не существует. Как тебе такой вариант?

Кошка ничего не ответила, только изогнулась и начала вылизывать белый бок.

— То-то и оно, вариант откровенно хреновый.

Представлять, что сидящая передо мной кошка — плод моего же воспаленного воображения, не хотелось абсолютно. Я пошарила в карманах джинсов и нащупала телефон. Эсэмэска для Миши грустно числилась неотправленной, но полоска сети набрала два штриха. Гудки хрипели, но все-таки шли. Мишка поднял трубку на третий, но хрип тут же усилился, заглушая голос брата.

— Миииш! Миша! — кричала я, словно он был не в другой области, а на соседнем участке, и мог меня услышать.

В ответ раздавались невнятные кваканья и треск. Я нажала отбой, попробовала снова, но вызов тут же прервался.

— Тут что треугольник Бермудский, чтоли, а, киса?

Кошка дернулась на голос, розовый язык в последний раз пригладил шерсть, и она тут же взлетела на завалинку, осторожно пробуя лапкой мои колени.

— Несуществующая кошка с турбовзлетом, отлично.

Она дернула ухом, мол, молчала бы ты уже с юмором своим похоронным, и принялась утробно урчать, приминая лапкой мои колени. Ощущение ее веса, эта мягкость шерсти, эта скрытую, прыгучая сила, эти когти, чуть царапающие ткань от избытка приязни ко мне — все это делало кошку реальнее некуда. И я сидела, боясь пошевелиться, только бы не спугнуть ее, только бы этот момент продлился.

Телефон завибрировал в кармане. Кошка тут же перестала урчать, замерла, покачиваясь на длинных лапках, и спрыгнула на крыльцо, недовольно поглядывая на меня. Если минуту назад я мечтала получить весточку от Мишки, то теперь его сообщение мигом вывело меня из умиротворенного транса.

«Ты куда пропала?!» — Вопросительный знак боролся за первенство с восклицательным. — «Кошка там тебе съела что ли? Мать на ушах, у нее завал с выпускниками, так что завтра с утра выезжаю к тебе один. Жди. Будь молодцом».

Меня хватило лишь на усталый смешок. Как бы ни переживала мама за свою никчемную, а тут еще и пропавшую с радаров дочь, но выпускники всегда были у нее на первом месте в топе важности. Хоть номинацию «Мать года» вручай. Да и Мишка тоже хорош! В этом его пожелании быть молодцом желчи больше, чем в любом обвинении, высказанном напрямую. Так и написал бы, что уж? Дорогая сестра, постарайся не накосячить. Или хотя бы не жги дедов дом.

Жечь я его не собиралась. Хотя темнота, заполнявшая пустые комнаты, испугает кого угодно. Меня так уж точно. Ночь окончательно вошла в свои права, кошка терлась об дверь, так и намекая, что пора возвращаться под крышу, да и комарье плотоядно жужжало надо мной. Завалинка скрипнула, когда я с трудом поднялась на затекшие ноги, дверь заскрипела ей в ответ, стоило потянуть на себя ручку.

В комнате было темно. Жители города отвыкают от настоящей тьмы. Даже при выключенном свете в их окна всегда проникают лучи фонарей, фар проезжающих машин, вывесок и лампочек соседей из дома напротив. Но умирающая деревня не могла похвастаться ни первым, ни вторым, ни третьим.

Делая шаг через порог, я вслепую попыталась нащупать выключатель. Холодный пластик равнодушно щелкнул, но ничего не произошло. Лампочка перегорела еще вчера, а я, разумеется, даже не вспомнила об этом, когда проснулась. Оставался слабый лунный свет, разливающийся по двору. Дверь почти захлопнулась, когда я просунула между ней и косяком ногу, чтобы не оказаться в кромешной темноте пустого дома.

Кошка продолжала сидеть на крыльце. Только теперь она внимательно смотрела во двор, словно наблюдая за кем-то. Это могла вернуться бабка, забыла чего, или удивилась, почему в доме напротив никак не загорается свет. У нее можно было бы попросить запасную лампочку или свечу на самый крайний случай.

И я шагнула обратно к завалинке, придерживая дверь рукой. Во тьме двор казался заброшенным. Тьма заливала кусты и деревья, окутывала собой тропинку к калитке. Я всегда думала, что ночь на природе живая, что она стрекочет, дышит, чуть слышно поет, делая мир таинственным, но не жутким. Эта ночь была иной. Она опустилась на деревню, как крышка гроба. Некому здесь было стрекотать. Еще чуток, и раздастся первый удар, так забивают гвозди, чтобы утро никогда больше не настало.

Я тяжело сглотнула и попятилась. К черту луну! К черту соседку с ее лампочками! Лучше всю ночь просидеть на диванчике, слепо пялясь в никуда, чем стоять здесь, на семи ветрах, приходи и забирай. Утаскивай прочь в свой мир, где такие ночи в порядке вещей.