Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Скорее всего — не меньше года, парень. Сам же видишь.

— Неужели год?! Да вы что?

— А ты как хотел? Отделка и комплектация в общем объёме работ занимают почти семьдесят процентов времени. Стены и крышу собрать — это пустяки, самое главное ещё впереди.

Как же быть? Думал-думал, решил идти в горком, направили меня к секретарю горкома по идеологии, Худякову. Этот Худяков оказался очень интересным человеком, с оригинальным мышлением. Первое, что он спросил, как только я представился:

— Вы «Персидский марш» Штрауса играете?

— Играю.

— А «Вальс цветов» Чайковского?

— И «Вальс цветов» играю. Я дипломант V Всесоюзного конкурса баянистов, ещё студентом пятого курса играл его в Москве. Но сейчас я не о музыке, хочу поговорить о Дворце культуры. Может мне лучше уехать? Мне давали на выбор три области.

— Эх, молодёжь, молодёжь, — говорит Худяков, — нет чтобы самим руки приложить, так вы сразу: «Карету мне, карету! Сюда я больше не ездок!» В горком с жалобой бежите.

— А что я могу сделать? Что, мне самому одевать рукавицы и с бригадой месить этот железобетон?

— А хотя бы и так. Зато вам будет чем гордится. Своими руками создавали очаг культуры, и потом другие будут у этого очага отогревать сердца и души! Неужели это не заманчиво?

— Если вы это всё говорите серьёзно, то не заманчиво.

— Не торопитесь, молодой человек. Там хорошая зарплата, хотя бы приоденетесь, и на первых порах обустроите свой быт. Вот скажите, какой у вас оклад по штату?

— Сто тридцать. Ещё обещали дать полставки подработки.

— Всего-то! — Даже обрадовался Худяков. — Сто тридцать. А зарплата у строителя — до трёхсот рублей. И ещё — вам положено место в семейном общежитии, а это коммуналка, не пряник. Я же вам гарантирую, как особому рабочему-строителю, благоустроенную квартиру! Вы «Вальс цветов» играете?

— Да, играю, играю. Вы уже спрашивали.

— Ах да, вы же дипломант всесоюзного конкурса. А «Чардаш» Монти, играете? Это же классика.

— И «Чардаш» играю.

— В том, что я вам советую, есть смысл. Будете на стройке как око заказчика, чтобы всё делали на совесть, как смычка искусства и труда. Увлеките их музыкой. По рукам? Да не хмурьтесь вы, это временно. Соглашайтесь. Я сейчас позвоню в трест.

Что делать? Попробовал перераспределиться, только мне из консерватории ответили, что отдел кадров строительного треста ГЭС подтвердил моё прибытие по направлению и согласие работать. Выходило, что я выкобениваюсь. Согласился работать строителем. Временно, так и в заявлении написал «временно!»

Обрядили меня в спецовку и брезентовые рукавицы. Помните фильм про карьеру Димы Горина? Примерно так было и со мной. Работа шла ни шатко, ни валко, рабочих отвлекали на другие объекты, а главное — не хватало стройматериалов. Я не понимал, как можно строить, если нет стройматериалов? Попытался увлечь всех музыкой. Прораб, Иван Маркович одобрил эту затею.

Принёс на стройку баян, но получилось ещё хуже. Совсем бросили работать, и до обеда был концерт по заявкам. Народ сбежался со всех сторон, даже бомжи с подвалов и вокзала пришли. Незаметно все оказались «под мухой», гляжу, а у всех уже глаза блестят, ну ни черти. Представляете? Стройка стоит, все работы побоку, дипломант Всесоюзного конкурса наяривает на баяне, а бомжи с работягами пляшут и поют матерные частушки:

Прямо уши вянут, особенно когда подхватили «Семёновну» — ну, как сбесились. Дай, думаю, сменю репертуар и сыграю страдания, и что вы думаете? Штукатуры-маляры как застрадали!

А сами хохочат. Потом их потянуло на лирику, просят: «Эй, композитор, сыграй-ка про «Синий заветный платочек». Я играю, а они между штабелями кирпича и ящиками с отделочной плиткой как закружились в вальсе, да как заблажат. Мама родная! Я такого в консерватории ещё никогда не слышал. Но там теория, а тут сама жизнь, вот и приходилось слушать:

Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы Иван Маркович вовремя не разогнал эту самодеятельность. Так опыт общения с народными массами окозался неудачным, но с тех пор меня прозвали Композитором. Почему? Чёрт их знает, Композитор и всё.

На стройке работало много интересных людей, и каждый по-своему был оригинален. Тот же Иван Маркович, как выпьет, так и таращится в общежитие и просит меня сыграть «Отец мой был природный пахарь». Ещё, чтоб я уважил его и вместе с ним пел. И мы вместе пели на два голоса, и у нас хорошо это получалось. Под дверями моей комнатёнки собирались «малосемейцы» и с удовольствием слушали. Когда доходило до куплета:

тут Иван Маркович начинал плакать. Честное слово! Тёр кулаком глаза и трагично сипел и всхлыпывал как от большого горя:

— Паша, родной! Ну, всё как было со мной… наше село рядом с Хатынью… В войну сожгли вместе с жителями… я был в партизанах… спаслось пять человек. Душа горит до сих пор…

Потом на прощанье, этот здоровый и властный человек сконфуженно улыбался, благодарно тряс мне руку, и шёл домой к своей «Мигере Горыничне». Мужики говорили, что его пьяного дома жена-хохлушка била половником. Может и врали.

Мой мастер, дядя Вася, у которого я был подсобником, ко мне относился хорошо, а вот бригадир, Гришков был какой-то нервный и невзлюбил меня с первого же дня. Оказывается, он люто ненавидел музыку, и на это были причины. Родом он был из Ленинграда, сам мужик видный, красивый, три раза женился, и все три раза — по страстной любви. С первого взгляда.

Причём, он женился всегда в Сочи на курорте, и как на грех ему всё попадались музыкальные бабы. Первая играла на рояле, вторая в оркестре на скрипке, а третья его просто облапошила. Голос у неё был красивый и сильный, за этот голос он в неё и втюрился. Но в начале у неё напрямую спросил:

— Лариса, ты меня извини, но давай сразу договоримся на берегу, — я ненавижу музыкантов, ты не из их числа?

— Нет, — говорит Лариса, — я их сама ненавижу, такие все зануды. Я певица и пою в опере.

«Ну, — думает наш Гришков, — пой!» А как только переехала к нему, так и прикатила за собой рояль, давай распеваться по утрам. Это для неё как зарядка. Голосит свои «до-ре-ми-фа-соль-ля-си» и берёт звуком — «А-а-а….» Как по лесенке по семи перекладинам взбирается по ноткам вверх, а потом спускается вниз. И с каждым разом норовит взобраться голосом всё выше и выше, до визга. А сама по клавишам, бум-бум-бум, это она себе задаёт тональность! Мама родная! С ума сойти можно.