Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

— Ты прав, держать его в кабинете у зама не было смысла. Но кто мог предположить о развитии таких событий. Но зато теперь мы имеем ясную картину.

— Все сходится на Подшивалове и Кудрине, — согласился Никитин. — Убийство Фомкиной и арест Кудрина спровоцировали Подшивалова на решительные действия. Бесспорно, он являлся крупной фигурой в преступной группе, промышляющей угонами и перепродажей дорогих иномарок. К сожалению, след на этом обрывается.

— След, который нам дал, стыдно сказать, случайный человек, капитан Петраков, — недовольно отозвался полковник Ясенев. — Если бы не его рапорт, этот майор продолжал бы нам навешивать лапшу на уши.

— Но Петраков сам же оборвал этот след, — упрямо констатировал Никитин. — Приняв условие бандитов, ему надо было молчать, не проявлять никаких эмоций. Он же порвал отношение с Фомкиной, а та пошла выяснять их с Кудриным. Наметившийся успех в операции, провалился.

— Если ты, капитан, считаешь успехом все те же наработки Петракова с пострадавшей Берестовой, которую ты не смог разговорить, грош нам цена. Люди боятся нас, не доверяют, стыдно сказать, отворачиваются, зная, что мы не даем гарантии их безопасности. Ту же Олесю Берестову могли убить прямо на больничной койке. Спасибо Петракову. А мы? — полковник похлопал себе по ушам обеими руками и обиженно потянулся за сигаретой, давая понять, что ребята вокруг него собрались слабаки, что с такими ловить бандитов невозможно, как кошке мышей с перчатками на лапах. — Чей труп обгорел, чьи иномарки в гараже, это-то хоть выясняется?

— Иномарки — жертвы последнего угона. Но чей скелет определить невозможно. Не явился на службу кроме майора его водитель, сержант Тряпочкин. Его нет дома. Жена говорит, как ушел на работу вчера утром, так она его больше не видела. Подшивалов тоже исчез.

Полковник задумчиво побарабанил пальцами по столу.

— Что предлагаешь?

— Кудрина надо выпускать, пока убийство не инкриминировать ему, согласиться с его заверением, квалифицировать как несчастный случай, и выходить по нему на потерянный след.

— Хорошо, я договорюсь с прокуратурой, но если упустите, не сносить нам головы. Подшивалова и сержанта — в розыск. Что там еще у тебя? — недовольно спросил полковник, видя, как Никитин не спешит уходить.

— Я о Петракове, точнее о досье, которое наделало шуму. Я читал его, слишком уж оно необычное и не совсем, если так можно выразиться, чистое. Шантажисты могли отправить его женщине, которая о себе не знает и половины того, что там есть, а она не виновата. Стечение обстоятельств. Петраков ее любит, а это погубит женщину.

— Что погубит: любовь Петракова или досье?

— Досье, досье! — поторопился исправить двусмысленность своей фразы следователь. — Петраков же не сдержал данное слово, изложил все в рапорте. Бандиты ему не простят.

— Если женщина получит досье и прочитает, это убьет ее? Я правильно понял?

— Да.

— Так что же делать? Любовь не картошка, — полковник на секунду задумался. — Надо отследить бандероль, если она отправлена, и в пункте назначения задержать! Адрес известен?

— В принципе да.

— Действуй. За любовь надо бороться, — эмоционально проговорил полковник.

Команда омоновцев представляла собой развеселую, удалую дружину молодых людей, которым в среднем не было и тридцати лет. Всеобщая эйфория людей, добровольно пожелавших стать пушечным мясом, поддерживалась недавним заявлением премьера Путина, который на весь мир изрек, что мы будем «мочить» бандитов везде, даже в сортире. По этому поводу в вагоне витали едкие реплики, сочинялись анекдоты и небылицы. Молодые люди, не слишком-то заботясь о дисциплине и достоинстве, добровольно взявших на себя роль ассенизатора, повытаскивали из сумок и рюкзаков водку, закуску и отмечали свое отбытие на войну сначала скромными ста граммами, затем, все более входя в раж, наливали не церемонясь, пели песни, смеялись над тем, как они будут «мочить» бандитов в сортирах.

— Представляешь, вхожу я по нужде в сортир, — пьяно размахивая руками, фантазировал белобрысый крепкий сержант Васин, — а там уже место занято. Это от страха перед нами, бандит запоносил и сидит, гад. Я, конечно, не теряюсь и «мочу» его прямо на очке! Ха-ха-ха!

— Ну, это некрасиво! Я бы дал ему возможность штаны надеть, — сострил его сосед по купе сухощавый черноволосый сержант Анашкин, вызывая смех соседей. — Это было бы по-джентельменски.

— Заметано, как напорешься на бандита в сортире, дай мне знать, вместе поможем ему штаны надевать, — парировал сержант Васин, наливая водку в одноразовые стаканчики. — Только сортиров в Чечне, думаю, не густо.

— Ничего, мы их понастроим.

— Как бы эти сортиры в наши гробы не превратились, — едко заметил прапорщик Бакшин.

— Прапорщик, поменьше пессимизма! — закричал сержант Васин. — Ты туда за чем едешь?

— Чтобы гробовых побольше заработать. Пацанов у меня трое, жена без работы.

— Ну-у, прапор, затянул волынку, — недовольно поморщился Васин, — не порть настроение, раскрепости свою душу хотя бы в дороге. Ты же доброволец!

— Доброволец по нужде, — мрачно ответил прапорщик. — Настрогал троих, а поднять на ноги не могу.

— Между прочим, там стреляют, прапор, как если осиротишь пацанов? — недовольный начавшейся дискуссией, зло сказал черноволосый Анашкин. — Думаешь, ты один бедствуешь? Мне эта ментовка во, где сидит, — черноволосый рубанул себя по глотке. — Я после армии потыкался-потыкался, нигде прилично устроиться на работу не смог. Вот и попер в вышибалы. И сейчас тоже не от хорошей жизни еду.

— Хорош, завязывай! — властно сказал Васин, — чай, не на митинге, надоело. Дайте отдохнуть от домашних проблем. Может, мы последний раз вот так сидим и свободно пьем водку. Там, говорят, стреляют и очень метко из наших же снайперских винтовок, а снайперы, обученные нашими же инструкторами.

— Вот это ближе к действительности, — подвел черту прапорщик Бакшин, — а про сортир, в котором премьер-министр собирается бандитов «мочить», забудь.

— Что ты, право, прицепился, шуток не понимаешь?

— Шутка у тебя слишком кровавая получилась. Тошнит от нее.

— Ладно вам, братцы, замнем для ясности, — согласился с прапором Анашкин, — наливай по единой.

Борис и два лейтенанта сидели в соседнем купе, тоже пропустили по сто граммов. Но больше Петраков, как старший, отказался. Он сидел с края и хорошо слышал разговор соседей. Он сдержанно относился к высказыванию главы российского правительства, и уж ни в коем случае не разделял ажиотаж журналистов, поднятый вокруг не корректной фразы премьера, хотя в принципе соглашался с ним, что с бандитами должен быть разговор коротким. Ему было неловко слушать остроты на эту тему, и он не мог понять, отчего происходит эта неловкость. И когда услышал заключение прапорщика, допер в чем суть этой неловкости: в кровавости шутки.