Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– А что? Вполне вероятно, вскоре и смогу вашего Тернера посмотреть. И много чего еще…

– Что, обещают? – вырвалось у Мити.

– И даже очень серьезно, – нараспев сказала Марина. – Очень-очень серьезно…

– Поздравляю… – сказал Рубенс.

– Давайте пока не будем из суеверия, ладно? – сказала Марина. – Ну, а теперь, я так понимаю, другой маэстро хочет другими талантами блеснуть?

– Уж это непременно, – сказал Митя. – Вы тут пока перекурите минут несколько, а я дастархан накрою…

Он прошел в кухню, вынул из духовки все, что минут пять назад поставил подогреть. Разложил по трем тарелкам три половинки жареных цыплят собственного изготовления, гарнир, выставил на середину бутылку «Плиски». Оказалось, насчет алкоголия вкусы у них с Рубенсом совпадают полностью: оба пили вино, водку только по необходимости, когда ничего другого не оказывалось под рукой, а из коньяков – только «Плиску». Для Марины он купил отысканный в одном окраинном магазинчике «Токай». Чем и хороши окраинные мелкие магазинчики: народ там обитает незамысловатый, со вкусами простыми и незатейливыми, в первую очередь сметает водочку подешевле, бормотуху и все к ней близкое, а вот хорошие вина, тот же «Токай», который в центре еще поискать придется, там застаивается.

Поставил стакан для Марины. Им уже не раз случалось выпивать вместе, и процедура отработана: Марина получала один-единственный стакан легкого вина, вполне достаточно, чтобы и завеселеть чуток, и избежать связанных со слепотой неприятных последствий вроде потери ориентации в собственной квартирке. Для них с Рубенсом, естественно, предназначались пузатенькие коньячные рюмки, вмещавшие грамм пятьдесят. Митя их купил по дороге сюда. К сожалению, продавались они не поштучно, только наборами по шесть, но, как со многими вещами обстояло, при его зарплате цена ломовой не выглядела.

Выглянул в комнату и позвал голосом Василия Алибабаевича:

– Кушать подано, идите жрать, пожалуйста!

Они вошли. Рубенс восхищенно вытаращился:

– Вот это да! Митрий, неужели ты сам такую красоту делаешь? А запах какой правильный…

– Да вот, сам, – сказал Митя с наигранной скромностью. – Кулинар из меня никакой, но парочку блюд освоил… – и уже привычно помог Марине сесть.

– Это он прибедняется, – сказала Марина. – Он недавно меня та-акими картофельными оладышками кормил и та-акой тройной ухой… С этой стороны даже хорошо чуточку, что мы вместе не живем. А то у меня очень быстро от стройной фигурки остались бы одни воспоминания, облопалась бы его вкусностями…

Действительно, две недели назад она всерьез предлагала Мите жить у нее. Заманчивое было предложение, конечно, но помешало одно-единственное, весьма существенное препятствие: Пират. Оставить его одного было никак нельзя, о том, чтобы отдать кому-нибудь, и речи не было. Марина ничего не имела против того, чтобы Митя взял Пирата с собой, но увы… С Мариной, учитывая несколько специфический курс дрессировки, который он прошел у Мити, Пират наверняка быстро поладил бы. Но получил бы нешуточный стресс, оказавшись в новом, непривычным месте, состоявшем из одной-единственной комнатушки, без тех собратьев по породе, с которыми давно приятельствовал во дворе… Марина все правильно поняла и более не настаивала.

– Нет, серьезно? – недоверчиво вытаращился Рубенс. – Настоящая тройная уха имеется в виду?

– Ну конечно, – сказал Митя. – Классика: сначала варятся ерши и выбрасываются, потом омуль – и вынимается до поры до времени, ну а уж потом таймень.

– Фантастика, – растроганно сказал Рубенс. – Столько читал и слышал, но в жизни не ел, как-то не рыбак по натуре, и не было знакомых рыбаков…

– Ничего, – сказал Митя. – Чует мое сердце, это у нас не последний банкет, так что к следующему тройную уху гарантирую.

– Век не забуду, благодетель! – истово выдохнул Рубенс. – А вот это вот что такое? Я понимаю, что гарнир, но не пойму, что. Хотя такое впечатление, знакомое что-то…

– Еще бы, – сказал Митя со спокойной гордостью профессионала, глядя на горку крохотных, меньше сантиметра, золотисто-поджаренных кубиков. – Это, Рубенс, обыкновенная жареная картошка. Картохиум вульгарис. Режется толстыми ломтиками, потом эти ломтики режутся на такие вот малехонькие кубики, а потом – как обычно.

– Уважаю, Митрий, – серьезно сказал Рубенс. – А вот у меня кулинарных талантов ни малейших. Обычный холостяцкий набор: яичница-пельмени-котлеты магазинные. Ну, еще куру с грехом пополам в духовке запеку. Уважаю, маэстро… и завидую искренне.

Что греха таить, слышать это Мите было приятно: его умению завидовал человек, владевший умением, которому завидовал сам Митя.

– И «Плисочка»… – жмурясь, как кот на сметану, сказал Рубенс. – Две маленьких слабости у меня в жизни: «Плиска» и… – Он смущенно замолчал. – Пардон, Марина, чуть пошлость не сморозил…

– Ничего, – весело сказала Марина. – Я девочка большая, у меня даже любовник есть, и вы сами понимаете кто. Не сказали бы вы никакой особенной пошлости, мне кажется. Что-нибудь вроде «…и доступные блондинки». Да?

Она была не просто весела, прямо-таки в игривом настроении – да, эскулапы должны были ее обнадежить очень серьезно… У Мити душа за нее радовалась заранее. Но в подсознании прочно угнездился вопрос номер три…

– …и доступные шатенки, – признался Рубенс. – Есть у меня такая маленькая слабость… Это ж никакое не извращение, правда?

– Конечно, – сказала Марина. – У меня вдруг тоже вот обнаружилась маленькая слабость – лихие аюканские почтари. В одном-единственном экземпляре, но мне больше и не надо… Митя… ты сегодня мне что купил?

– «Токай».

– Мить… – В ее голосе явственно прозвучали умоляющие нотки. – А можно и мне сегодня «Плиски»? Чуть побольше обычной винной порции. Не бойся, я надираться не собираюсь, но хочется принять на душу чуть побольше обычного. Всё ведь будет под твоим чутким присмотром, Митенька…

Конечно, эти умоляющие нотки были в какой-то степени наигранными, но все равно было приятно, что она просит у него разрешения, как у хозяина, к тому же в присутствии мужика старше Мити на десять лет, самого настоящего художника.

– Будет тебе «Плиска», и не наперстком, – сказал Митя. – Как только скажешь наконец подробно и внятно, чем закончилось в клинике. Я ж как на иголках сижу. Рубенс – мужик свой, при нем можно, это ж, в конце концов, не о гинекологии речь идет…

– Подробно не смогу, – сказала Марина. – Я ж не видела, что со мной проделывали, знаю только, что исследовали какими-то приборами, но не больно. Ничем не кололи, ничего такого. Расспрашивали много, но все это не повторить, да я и не запомнила многого… А вот внятно – пожалуйста. – Она старательно выговорила, явно повторяя чьи-то слова: – «Конечно, стопроцентной гарантии нельзя дать никогда и ни для чего, но шансы вернуть вам зрение огромные». Вот так сказали в заключение.