Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Да куда там, – сказал Митя.

– И скажу я тебе так… С десяток стихов у тебя красивых. И только. Не от жизненных впечатлений писал, а по чужим. Ну вот скажи ты мне честно: были у тебя, сопляка, в жизни роковые трагедии, любовные разлуки, такие, чтобы жить не хотелось?

– По правде, нет, – признался Митя.

– Ну вот, а ты шпаришь – красиво, но не из жизни взято. И это сразу чувствуется. Надо это как-то в себе преодолеть, что ли. На что-то другое нацелиться. Вот «Параллельные миры» и «Выстрелы из прошлого» другое дело. Там уже что-то твое есть, неподдельное. И «Баллада о пиратах» неплохая, на бардовскую песню ложится. – Он наполнил рюмки. – И совсем уж меня заинтересовал «Старый коммунист». Вот это, Митрий, говорю без дураков – оригинально. Нестандартно. Наподобие «Уберите Ленина с денег!». Почитаю? Ты скромно так не потупливайся, тебе должно быть приятно.

– Валяй, – сказал Митя с напускным безразличием.

Бережно отложив листок в папочку, Рубенс примерился к опустевшей наполовину бутылке и заключил:

– Ну, по половиночке, а то интересный разговор собьется, а он у нас получается интересный… ты со стихами прорваться куда-нибудь не пробовал?

– Да пробовал, – сказал Митя. – Весной еще, ходил в Союз писателей, а там классик Пильчичаков. Ну, выставить он меня не выставил, посидел, поговорил. Стихов, правда, читать не стал – сказал, у них принимают только на машинке напечатанные. Я ж упрямый. Выписали через «Посылторг» пишущую машинку, печатать научился. Опять сходил, на сей раз взял. Читать, правда, не стал, в стол положил, сказал, в декабре будет семинар молодых прозаиков и поэтов, он меня запишет. Параллельно сходил в альманах, там взяли, обещали рассмотреть. Пришел через месяц – не рассмотрели, а там в отпуск ушли, а там опять не рассмотрели – много у них этого добра. Ну, параллельно забросил в парочку журналов – не столичных, сибирских. Стихи не вернули, ответили что-то в таком духе: работайте над собой, читайте больших поэтов, не опускайте рук, больше уделяйте внимания идейности… ваша любовная лирика нам кажется не почерпнутой из жизненного опыта, а из большой литературы… Я одного не пойму, Рубенс: чем им «Старый коммунист» не приглянулся? Писал я его не из каких-то там идейных побуждений, но получилось вроде бы вполне идейно…

– Времена, Митя, не те, – сказал Рубенс. – Я так прикидываю: не подошло оттого, что нестандартно и оригинально. Это лет пятнадцать назад проходило или чуть попозже, а потом идейность стала суконная. Вот и тормознули. Да тут о многом можно поговорить, только мы уже, чувствую, близимся к тому градусу, за которым серьезные разговоры если и ведутся, то забываются… А жаль, что я стихов писать не умею, а иногда тянет… Ну, я по-другому умею… хочешь, я тебе свои «выстрелы из прошлого» покажу? У тебя, – он кивнул на «Лесную фею», – «привет из будущего», а у меня как раз «выстрелы из прошлого»… Показать?

– Покажи, – сказал Митя, сам уже изрядно хмельной.

Рубенс вышел в соседнюю маленькую комнату, долго возился там и наконец принес большой прямоугольный сверток, в котором, без сомнения, таилась картина. Развязал шпагат, стал разматывать плотную бумагу.

– От Таньки хороню, – пояснил он. – Там тайничок – хрен найдешь. Если не знаешь, так чтоб ты знал: нынешние страсть как не любят бывших, стараются всякую память о них изничтожить. А я не хочу, у меня к ней до сих пор не все… перегорело.

Картина была больше по размеру, и Рубенс заслонил ею «Лесную фею». Наполнил стопки, но к своей не притронулся, закурил и уставился на картину определенно тоскующим взглядом.

Митя поступил точно так же.

Возле заседланного вороного коня стояла вполоборота к зрителю, положив руку на седло, светловолосая темноглазая девушка. Обнаженная. Чертовски красивая. Волосы на лбу перехвачены черным ремешком с круглым зеленым камнем. Небо было ясное, солнечное, но в глазах девушки Митя не увидел радости – скорее уж раздумье, и о каких-то малоприятных вещах. В противоположность всем картинам Рубенса, какие Митя здесь видел, эта была не подписана его фамилией и названия не имела.

– По памяти рисовал, – сказал Рубенс. – Уже после развода.

Кажется, наступал тот момент, когда подвыпившие мужики готовы делиться сердечными тайнами. Иногда, протрезвев, они об этом жалеют, иногда и нет.

– А что развелись? – спросил Митя. – Лицо у нее вроде бы хорошее.

– Кто ж говорит, что нет? – вздохнул Рубенс. – Это тебе, друг мой Митрий, урок жизненной науки… который, не исключено, и в будущем ох как понадобится. Мотай на ус – они у тебя уже вовсю в рост пошли… Женщины терпят кобелей, пьяниц, тех, кто их поколачивает, другие неприятные разновидности мужчин – а вот неудачников терпеть не могут со страшной силой. Я не говорю, что они плохие. И Карина не плохая ничуть. Будь иначе, я бы портрета дома не держал, по пьянке изрезал бы на клочки – и в мусорный бак. Ничего она не плохая. Я вот точно знаю – за семь месяцев, что в разводе, никого у нее не было. Просто им, друг мой Митрий, позарез нужно и жирного мамонта в пещеру, и тому подобного. Упорядоченная жизнь им нужна, регулярный доход и для себя, и для детей. Для детей особенно. А жить с таким вот, вроде меня, получается напряжно. Когда поженились, я в узких кругах считался таким… подающим надежды, – он качнулся и сграбастал Митю за лацкан пиджака. – Ты только не думай, что она на деньги польстилась, она не такая!

– Я и не думаю, Рубенс, – сказал Митя. – Плохо в этом понимаю! Тут хватает ума понять: здесь что-то другое, упорядоченность та самая, наверное, о которой ты говорил…

– Она самая, – сказал Рубенс. – Жадность на деньги и мамонт в пещеру – это разные вещи, Митрий. А потом как-то незаметно пошло так, что не только о мамонте – о зайцах речь не шла. Ссоры пошли, советчики объявились, других в пример ставили, что умеют жить благополучной жизнью – да родного дядю в первую очередь. Он сам приезжал пару раз заблудшего племянника спасать. Единственного и по-своему любимого. Заказы предлагал хорошие – из правильных. Только оба эти заказа меня бы минимум на год от всего этого оторвали, – он кивнул на картины у стены. – Карина злилась чем дальше, тем больше, поддался, двинул по халтуркам – только после них запивал самым натуральным образом, проституткой себя называл… Один раз при малышке, а он потом взялся маму расспрашивать, что такое проститутка и почему папа так себя назвал. Тут она и озлилась окончательно. Развод. Все козыри на ее стороне – у папы заработки нерегулярные, хорошо еще, вопрос о тунеядстве не вставал, а то бы я еще и по этой линии свободно мог огрести… А в общем разошлись мирно. Даже квартиру делить не стала – ей как раз от бабки в наследство двушка осталась на Гайдара. И с малышком разрешает видеться. Нет, она не плохая, просто меня с таким образом жизни мало кто вынесет. Вот и Таньку стараюсь отговаривать, когда опять затянет про давай жить вместе…