Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь

Недалеко от лагеря протекала речка Басу — медленная, узкая. Каждый день, когда нас вели на работу, я любовался ею, мечтая искупаться.

Время шло. Я вживался в лагерный быт, привыкал к нему…

Помню один тоскливый, зимний день. Шел дождь со снегом. Дорога, по которой вели нас к котловану, была, разумеется, проселочной. Дождь превратил ее в болото, куда ноги погружались по щиколотку. Иногда дорога буквально отрывала подошвы. Направляющие все прибавляли шагу, чтобы быстрее миновать тяжелый участок пути…

Конвоировал нас старшина со своим отделением. Этот конвой отличался особой жестокостью. Старшине тоже трудно было шлепать по грязи. Он крикнул: "Направляющий, короче шаг!”, но колонна продолжала идти с прежней скоростью — видно, впереди не слышали слов старшины. Конвоиры стали прикладами останавливать внутренние ряды, а начальник конвоя с пистолетом в руках добежал до головы колонны. Мы услышали три выстрела и ругань… "Всех перестреляю, сволота!!” Раздалась команда для всей колонны: лечь в грязь. По рядам прошло, что впереди трое убиты. Нас колотили прикладами, сапогами. Стоило кому-нибудь поднять голову, как он немедленно получал прикладом по затылку… Досталось, понятно, и мне по ребрам. Нас мучали с наслаждением, старательно. Одни визжали и выли от боли, другие лишь обессиленно стонали, но издевательство продолжалось.

Пролежали мы в грязи под дождем больше часа. Затем нас подняли и повели обратно в лагерь. С нас струями стекала грязная вода и кровь. В таком виде нас заставили "поразмяться”: бегать по двору полчаса. Потом загнали в бараки.

А застреленные остались лежать на обочине. Мы видели, как за ними снарядили подводу с тремя заключенными…

Бараки не отапливались. Мы разделись, отжали мокрое насквозь белье и одежду, переоделись в сухое…

Вскоре нас вывели во двор зоны, под дождь. Три трупа лежали во дворе. Нас выстроили в одну шеренгу и заставили пройти мимо убитых. Проходя, я прочитал надпись: "Каждый бунтовщик получит то же самое”. У одного из убитых был пробит лоб. Другой лежал с раскрытым окровавленным ртом: видно, хотел что-то сказать в свою защиту, но его остановила пуля. Третий был убит в грудь. Все трое скончались мгновенно, хоть в этом им повезло…

Трупы лежали во дворе двое суток, потом их убрали.

Начальника конвоя мы некоторое время не встречали. Но вскоре он появлялся вновь: теперь на его плечах красовались новенькие погоны младшего лейтенанта МВД. Поощрение за зверское убийство ни в чем не повинных людей. Это было настоящее лицо советского законодательства, без маски, без прикрас…

Комендант лагеря здесь отличался особой жестокостью. Все ужасы, творившиеся в зоне, голод, жажда, смерть больных, были полностью на его совести. Однажды утром этому коменданту прямо на вахте во время развода отрубили голову… К ужину назначили другого, но его царство длилось совсем недолго: во время того же ужина его закололи, как кабана.

Мало того, что эти негодяи убивали нас, они и нас самих превратили в зверей…

Расскажу об одной бригаде. Она состояла из полутора сотен человек. Бригадиром там был один, со странной фамилией Базар. Вся его бригада состояла из бывших басмачей, власовцев и пленных последней войны. Базар имел весьма внушительный вид: с огромными черными усами, а на одной руке было у него всего два пальца — большой и указательный. Имел он и личную охрану: около него постоянно находились двое верзил с дубинками. Базар вселял трепет в сердца заключенных.

Я установил с ним хорошие отношения. Он частенько угощал меня наркотиками, однако я не употреблял их, а раздавал своим ребятам.

Чтобы завоевать доверие лагерного начальства, Базар и его помощники заставляли работать своих людей до полного изнемождения. Они, как настоящие изуверы, измывались над заключенными; им ничего не стоило убить любого. Даже над своими соотечественниками-узбеками Базар жестоко глумился.

Однажды я сказал ему:

— Базар, нельзя так издеваться над людьми. Ведь это твои же родичи…

— Не твое дело, армяшка. (Он думал, что я армянин, так как я и в самом деле похож на армянина).

— Я не армянин, Базар, я еврей, — ответил я. — Прошу тебя, перестань пить кровь из людей! Ведь у всех есть дети, жены, родители. Они ждут их, а ты загоняешь их, как скотину.

Базар уставился на меня свирепыми глазами. Наступило напряженное молчание. Наконец он произнес по-узбекски:

— Это не твое дело. Кет! (уходи).

Я выдержал его взгляд. Затем сказал:

— Аллах есть на небе, Он накажет тебя, проклятый гяур.

С этими словами я повернулся и ушел.

Он не решился ничего мне сделать, так как отлично знал, что добром это для него не кончится, несмотря на всю его власть…

Но на этом дело не кончилось, ибо в один знаменательный день произошло событие, которое изменило весь ход моей лагерной жизни. Да и не только моей.

Бригада Базара рыла канал под уклоном то ли 40, то ли 45 градусов. Понятно, что на такую крутизну ввозить тачки с породой было непросто — требовалась недюжинная сила и ловкость. Один из каторжников держал тачку за рукоятки, а другой — волок по ее крючком по деревянному трапу. Однажды двое из бригады Базара, — худые и истощенные, — не смогли справиться с этой тяжелой работой. На их беду тачка соскочила с трапа, а поставить ее обратно они были не в состоянии.

Измученные усилиями поставить проклятую тачку на место, несчастные вынуждены были остановиться. Один из них достал кисет и принялся скручивать цыгарку. Неожиданно к нему подскочил один из Базаровых телохранителей и с криком: "Кто тебе перекур позволил?!” со всего маха ударил бедолагу дубинкой по голове… Я много видел страшных смертей, но подобного мне встречать не приходилось: кисет выпал из пальцев несчастного, а сам он застыл неподвижно, как бы вбитый в землю…

Все это происходило в нескольких шагах от нас. Я крикнул ребятам:

— Бери кирки и лопаты! Пошли к Базару, пора судить его!

В этот момент люди Базара окружили его со всех сторон, не давая никому приблизиться. Наша группа подошла почти вплотную… Я собрал весь имеющийся у меня запас узбекской ругани — и обрушил его на Базара. Надо сказать, что он не терпел, когда кто-либо позволяет себе разговаривать с ним вольно в присутствии его "охраны”: это могло плохо сказаться на его авторитете.

Но на этот раз Базар почти не отвечал. Лишь коротко предупредил:

— "Ближе не подходите. Начнется резня!”

Тогда я обратился к его бригаде.

— Что вы стоите, как бараны?! Смотрите на этого подлеца, словно на Бога… Он за свое благополучие вас всех по одному перебьет!

Наше столкновение увидел конвой. Охранники стали стрелять в воздух. Раздалась грозная команда: "Разойдись!!”…Мы вынуждены были исполнить приказание, так как ясно было, что охрана, как и все лагерное начальство, в любом случае будет на стороне Базара: ведь такие мерзавцы помогали и начальству, выжимали из несчастных заключенных последние соки, чтобы "дать норму”.