Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь

Представились.

Он оказался Мишей из Харькова.

— А кличка у тебя в твоем "Хрякове” была?

Хоть я и не "баран”, но уж такую кличку дали мне у нас в Хохландии, — засмеялся он.

Слово за слово мы разговорились. Я на правах старожила поведал ему о происходящем в лагере. Коснулся и моих подозрений относительно Миши Ландыша. В самом-то деле, где это видано, чтобы вору в ЗУРе разрешалось носить шевелюру, спать во дворе, когда погода позволяет? Да еще до трех ночи ведет какие-то беседы с начальником спецчасти… Я также рассказал ему, как Мишу Ландыша и других отправили в карцер на десять суток за картеж. Его партнер отсидел свои сутки полностью, Мишу — освободили на второй день.

Я был с ним откровенен, но он, казалось, как-то смущался, отвечал односложно, отмалчивался. Я подумал, что он просто еще не освоился на новом месте.

Эта моя откровенность едва не стоила мне жизни.

Миша Баран предпочел общество Ландыша. Они много беседовали на работе и в бараке. Меня это, конечно, не трогало, но чувствовал я себя не слишком хорошо.

Однажды во время работы, когда я находился на объекте, ко мне запыхавшись подбежал один парень.

— Ази, иди, тебя ждут на сходку.

В одном из ближних помещений сидело около двадцати человек, все законники. Молча сидели кругом, как и положено на сходках. Были там и Ландыш со своими друзьями. Они, как мне показалось, были крепенько выпивши.

— Ази, — обратился ко мне Ландыш. — Ну-ка расскажи, что ты Барану обо мне говорил?

— Какое отношение имеет наш разговор с Бараном? Я тебе об этом расскажу наедине.

Ответив так, я хотел выяснить — имеет ли сходка какую-нибудь связь с моим предупреждением Барану.

— Нет, Ази, ты ответишь здесь. Ответишь, как ты мне кости мыл, рассказывал Барану обо мне!

Он говорил с такой ненавистью и злобой, что мне захотелось заколоть его прямо здесь. Но я сдержал себя и хладнокровно возразил:

— А что именно ты все-таки имеешь в виду?

— Ты говорил то, что вору неположено! И ты здесь ответишь!

Он буквально кипел от злобной радости, что наконец-то у него появилась возможность расквитаться со мной.

Делать было нечего. Я подошел вплотную к Барану, который сидел, опустив голову.

— Ты, Миша Ландыш, не мог найти повода отомстить мне, вот и купил этого подонка за стакан водки!.. Ну-ка, Баран, скажи честно и откровенно: что я тебе говорил о Ландыше?!

Он поднялся с места. Не глядя на меня, бросил:

— Ты уж лучше сам скажи…

По правде говоря, я побаивался говорить: все присутствующие, как мне казалось, глядели на меня как-то недоверчиво. Особенно беспокоили меня упорные взгляды друзей Ландыша — Лехи Этли и Ивана Ивановича, пожилого опытного вора.

Но делать было нечего: все ждали моих слов. В противном случае…

Я встал и начал свою речь.

— Прошу всех быть повнимательнее! — так обратился я ко всем, и подошел поближе к Ландышу.

— Скажи, пожалуйста, с каких это пор вору в ЗУРе такая честь? Тереться поблизости у начальства? Носить волосы? Да назови мне другого такого, кто бы имел возможность красоваться шевелюрой?! А ты — как заправский молодчик или казанский шаромыга, прической в зоне щеголяешь…

Это — первое, что я говорил Барану.

— А вот и второе. Ты играл в карты. Напарников твоих посадили в карцер на десять суток, а тебя — на вторые выпустили. Может, это тоже случайность!?

Никто не проронил ни слова. Все обратились в слух.

Я продолжал.

— С каких это пор и на каких основаниях у тебя такие привилегии: спишь во дворе, да еще ведешь допоздна разговорчики с начспецчасти. О чем, о ком, на какие темы? Назови другого вора в лагере, кто так же себя ведет. Вот и все, что я говорил твоему купленному Барану… А если я чего еще прибавил — пусть он встанет и скажет. Сам!

После небольшой паузы Ландыш обратился ко мне.

— Это все, что ты ему про меня говорил?

— Все.

Я знал, чего ему хочется: чтобы я признался в том, что назвал его в разговоре с Бараном скрытой сукой.

Баран настаивал, чтобы я продолжал говорить, но я наотрез отказался. Сходку вел я. После непродолжительных пререканий я начал обходить каждого в отдельности, задавая вопросы: волосы носит, с карцером был случай, во дворе спит, с начальством беседует? Все отвечали утвердительно. Когда я приблизился к Этле и Ивану Ивановичу, меня, признаюсь, пробрала дрожь: от От них зависело многое — по своему положению и по самой значимости их.

Немного поразмыслив, они ответили. Одинаково.

— Ази лишнего не говорил. Просто знакомил нового товарища с положением в лагере, как и подобает вору. Баран, не подумавши, все рассказал Ландышу.

У меня словно крылья выросли за спиной.

Я трижды обратился к Мише Барану с требованием, чтобы он рассказал все, что я тогда говорил ему, но он отнекивался и настаивал на своем.

— Миша Баран, выйди на середину! — наконец громко произнес я.

Вновь наступила тишина.

Баран осмотрелся. Молча, одними глазами, он просил пощады у товарищей, но сходка была нема. Никто не проронил ни звука в его защиту, никто не издал возгласа сожаления…

Нехотя он поднялся, понурив голову, подошел ко мне.

Я поставил его посреди круга.

— Последний раз предупреждаю: скажи, что я тебе говорил.

Он молчал.

— Встань, как положено.

Он вытянулся, как и следует вору-законнику, если тот признан виновным перед товарищами — и я несколько раз ударил его по лицу.

Мою руку перехватил сам Ландыш. Этого я и добивался.

— Ты, стерва, получил пока что предварительное наказание! — сказал я Барану. — А будешь болтать — дождешься беды…

— А ты, — я вырвал свою руку из захвата Ландыша, — будешь постоянно барахтаться как мокрая курица, пока сам себя на чистую воду не выведешь.

Произнеся это, я покинул сходку, не попрощавшись…

После работы меня нашел Этла. Он бранил меня за болтливость и неосторожность.

— Ну ладно, ты нам сказал и мы за ним следим. Мы тебя поняли. Но если б ты сказал это еще кому-нибудь наподобие Барана, сходка могла бы вполне решить: зверь на честного вора наговаривает. И тогда твоя башка вряд ли переварила бы кайло…

Я отмалчался.

Иван Ус был на моей стороне: на сходке он защищал меня. Мальчика он, конечно, простил — не тронул. Но предупредил, чтобы он больше за карты не брался.

Лето подходило к концу, а с ним — подошел срок освобождения моего друга Хачика. Все мы ждали этого дня. Я подарил ему новый костюм, хромовые сапоги, чтобы он вышел на волю и поехал домой прилично одетым. Однако его освобождение чуть было не сорвалось. Ландыш и несколько его приятелей, договорившись заранее, устроили драку. Начальство было тут как тут. Сделано все было не спроста: я и оглянуться не успел, как и меня потащили вместе с участниками этой "драки”, хоть я и не думал в нее вмешиваться. Когда Хачик увидел, что и меня волокут, он выхватил нож и бросился на охрану… Я упросил, чтобы мне дали поговорить с ним, успокоить. Начальство, видя, что скандал начинается нешуточный, согласилось. Я объяснил Хачику, что все было подстроено специально. Кроме того я дал ему понять, что за последний вечер его по крайней мере постараются обыграть в карты, так что на волю он выйдет голеньким. Хачик дал мне слово не играть… Я крепко поцеловал его на прощанье — и отправился с охраной в карцер. Всем участникам этого спектакля дали по десять суток, но со мной получилось иначе. Когда окончился мой срок, двери карцера не открыли. Не стерпев, я забарабанил в дверь, требуя, чтобы выпустили и меня. И именно за то, что я "нарушил правила” своим стуком — мне выделили еще десять суток. На другой день я вновь заколотил в дверь. Еще десять. Так я набрал восемьдесят суток карцера!..